Евгений Анисимов - Держава и топор

Григорий Конисский в своей «Истории Руссов или Малой России» сообщал, что пытка огнем состоит в прикладывании к телу раскаленной железной шины, которую водили «с тихостью или медленностью по телам человеческим, которые от того кипели, шкварились и воздымались». При жжении огнем использовались раскаленные докрасна клещи. Так был пытан в 1709 году пленный башкирец Урусакай Туровтев в Тобольске перед воеводой М. Я. Черкасским. Помимо клещей для пытки огнем могли использовать раскаленный утюг и зажженный веник. В «Обряде как обвиненный пытается» середины XVIII века об этом сказано ясно и определенно: «Палач, отвязав привязанные ноги от столба, висячего на дыбе растянет и зажегши веник с огнем водит по спине, на что употребляетца веников три и больше, смотря по обстоятельствам пытанного». В 1732 году колодник Ошурков был, согласно приговору Тайной канцелярии, «зжен вениками». С. В. Максимов сообщает о бытовавшей среди арестантов шутке. Ожидавшие пытки спрашивали того, кого привели из застенка: «Какова баня?» Он отвечал: «Остались еще веники!» Майора С. Б. Глебова – любовника царицы Евдокии – пытали не только раскаленным железом, но и «горячими угольями». Как сообщает Корб со слов одного преступника, горячие угли клали на уши.

Все остальные виды пыток встречаются – по крайней мере по известным мне материалам – довольно редко. « Вождение по спицам » («поставить на спицы») упоминается только несколько раз. Согласно экстракту Тайной канцелярии, брянский архимандрит Иосиф дал показания «и с огня, и с вожения по спицам». Какова была техника этой пытки, точно мы не знаем. Известно только, что Варлама Левина для этой пытки выводили на двор в Преображенском. Можно предположить, что спицы (заостренные деревянные колышки) были вкопаны в землю и пытаемого заставляли стоять на них голыми ногами или ходить по ним. По крайней мере, такие спицы были на площади у Комендантского дома в Петропавловской крепости. Первый историограф Петербурга А. Богданов сообщает, что спицы были врыты в землю под столбом с цепью и когда кого «станут штрафовать, то в оную цепь руки его замкнут и на тех спицах оный штрафованный должен несколько времени стоять». Площадь эту народ, склонный к мрачному юмору, прозвал «Плясовой», так как стоять неподвижно на острых спицах человеку было невозможно и он вынужден был перебирать босыми ногами, как в пляске. По словам австрийского дипломата Плейера, Степан Глебов в 1718 году, кроме обычных пыток кнутом, жжения железом и углями, на три дня был привязан к «столбу на доске, с деревянными гвоздями».

А. Богданов упоминает также и другое орудие пыток, которое находилось на той же площади и использовалось и для пыток, и для наказания, – деревянную лошадь с острой спиной, на которую верхом на несколько часов сажали пытаемого или наказуемого. Его ноги привязывали под «брюхом» лошади, иногда к ним привешивали груз. При этом пытку усугубляли ударами кнутом или батогами по спине и бокам. Возможно, об этой пытке и наказании говорит пословица: «Поедешь на лошадке, что самого ездока погоняет». А. П. Волынский, будучи губернатором в Астрахани, прославился тем, что пытал поручика князя Мещерского на деревянной лошади, привязав к его ногам живых собак.

В «Обряде как обвиненный пытается» есть упоминания еще четырех видов пыток, которые применялись в русских застенках. В их описании мы узнаем пыточные инструменты, известные по литературе о европейской инквизиции. Во-первых, это винтовые ручные зажимы , то есть «тиски, сделанные из железа в трех полосах с винтами, в которые кладутся злодея персты сверху большие два из рук, а внизу ножные два и свинчиваются от палача до тех пор, пока или не повинится или не можно будет больше жать перстов и винт не будет действовать». Во-вторых, « испанский сапог » – его надевали на ногу и затем в скрепу забивали молотком дубовые клинья, постепенно заменяя их клиньями все большей и большей толщины. Самым толстым считался восьмой клин, после чего пытка прекращалась, так как кости голени пытаемого ломались.

Две другие пытки попали в Россию с Востока. Первая называется « клячить голову », а вторая – пытка водою : «Наложа на голову веревку и просунув кляп и вертят так, что оный изумленным бывает. Потом простригают на голове волосы до тела и на то место льют холодную воду только что почти по капле, от чего также в изумление приходит». Так описана эта пытка в «Обряде». Из следственного дела 1713 года известно, что попа Ивана Петрова «мучали и клячем голову вертели». Клячили не только голову. В 1788 году помещика Анненкова, обвиняемого в убийстве крестьянина Макарова, должны были «скрючить, притянуть веревкою верхние части тела к ногам насколько это было возможно. При этом, чтобы туже натянуть веревку для скрючивания, была употреблена палка».

Известное выражение « сказать всю подноготную » возникло от пытки в виде забивании под ногти пытаемого железных гвоздей или деревянных колышков. Возможно, так пытали под Петергофом, в присутствии Петра I, царевича Алексея. Андрей Рубцов, который попал в Тайную канцелярию в 1718 году по доносу товарища, показал, что слышал пыточные крики, а потом видел царевича с завязанной рукой. Впрочем, сына царя могли пытать и просто упомянутым выше ручным зажимом – «репкой».

Пыткой было и кормление арестанта соленой пищей, причем ему долго не давали напиться. Даже в 1860‐х годах этот способ добиться нужных показаний был в ходу, и называли его « покормить селедкой ». Об этой пытке упоминается даже в комедии Н. В. Гоголя «Ревизор», когда идет речь о приемах работы судьи Ляпкина-Тяпкина.

Солью посыпали раны пытаемых. Крестьяне заводчика Н. Н. Демидова в 1752 году жаловались, что хозяин в заводском застенке «бьет немилосердно кнутом и по тем ранам солит солью и кладет на розженое железа спинами».

Пыточные вопросы , как и во время «роспроса», составлялись заранее на основе извета, роспросных речей, других документов. Протокол допроса на пытке был близок к тому, который вели во время роспроса и очной ставки. Вопросы писали на листе столбцом слева, а на правой, чистой половине листа записывались ответы, полученные с пытки, – иногда подробные, повторяющие вопрос, но в утвердительной или отрицательной форме, иногда краткие («признается», «винится», «запирается»).

Что же хотели следователи услышать на следствии от своего «клиента»? В первую очередь они ждали признания своей вины, но достижением раскаяния задачи сыска, естественно, не ограничивались. Типичный вопросник арестованному за «непристойные слова» содержал следующий набор вопросов:

1. «С какого подлинно умыслу и намерения [это] затевал?»