Николай Коняев - Игрушки императоров

Перечитывая дневники Семена Прошина, ясно ощущаешь диссонанс, пронизывающий все детство Павла.

«Граф Иван Григорьевич читал Его Высочеству рапорт от капитана Плещеева из Средиземного моря».

И тут же, почти без всякого перехода:

«Великий князь изволил говорить, что в республике (так Павел называл свою птичню. — Н. К.) снегири представляют стариков, овсянки старух, чижики буянов, а зяблики кокеток…»

Словно бы пытаясь позабыть о страшном взрослом мире, где любовник матери убил его отца, о том мире, из которого приносят ему рапорты боевых офицеров флота и притворяющиеся игрушками взрослые вещи, Павел сам придумывает себе игры.

…Ему казалось, что при нем находится особый конный отряд из дворян в 200 человек и в этом отряде он состоит ефрейтором. Часто в виде игры он бегал, размахивал руками, давал приказы — производил упражнения с воображаемым отрядом.

…Рассматривая планы и виды Парижа, великий князь воображал себя полковником и производил распределение полка по местности.

…Выслушав историю Мальтийского ордена, великий князь вообразил себя Мальтийским кавалером.

Эти чуть жутковатые — они совершались в полном одиночестве — игры пугали воспитателей Павла, хотя, возможно, они и понимали, что Павел обращается к ним, чтобы хоть как-то освоиться в окружающем взрослом мире, «проходя по всем ступеням службы», а не начиная с чина генерал-адмирала Российского флота.

Кстати сказать, по сообщению Семена Прошина, в своем воображаемом конном отряде дворян Павел «дослужился» только до чина вахмистра.

Но эти же одинокие игры одиннадцатилетнего мальчика чрезвычайно развивали и обостряли болезненную фантазию и мечтательность.

Однажды Прошин застал Павла в задумчивости сидящим за столом, на котором стояла стеклянная пирамида.

— Чем вы заняты, Ваше Высочество? — спросил он.

— Ах! — со вздохом ответил Павел. — Я так в свой корабль вгляделся, что и эта пирамида кораблем мне кажется, когда немного призадумаюсь…

Потом он отодвинул пирамидку и приказал «принести себе из столярной пилку» и долго пилил что-то… Потом лег опочивать…

Размышляя о характере своего воспитанника, Семен Прошин записывал:

«У Его Высочества ужасная привычка, чтобы спешить во всем: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться… Гораздо легче Его Высочеству понравиться, нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо великую и горячую от него, дружбу и милость» [10].

Великий князь, свидетельствовал архимандрит Платон, «наружностью всякого, в глаза бросающегося, более прельщался, нежели углублялся во внутренность».

О нервности, непредугадываемости характера Павла пишет и преподаватель астрономии и физики Франц Иванович Эпиниус: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке — порвется эта ниточка, машинка завернется и тут конец уму и рассудку…»

Странно читать эти записи, потому что беспрепятственно, на много лет вперед различают воспитатели Павла его будущую судьбу. А потому и различают, что уже тогда печать ее отчетливо лежала на лице воспитанника, на его характере…

Так и рос Павел.

Современники утверждают, что народ всегда радостно встречал великого князя. В нем, правнуке Петра Великого, видели законного наследника престола, а не в немке Екатерине…

Павлу было двенадцать лет, когда отношения с матерью-императрицей окончательно испортились.

Случилось это 9 июля 1766 года, когда Павел отказался принимать участие в праздновании годовщины восшествия Екатерины II на престол.

Для Павла этот день был годовщиной убийства отца.

Он спрятался.

Ночью поднялся шум — братья Орловы обыскивали петергофский парк и дворец.

Забившись в темную каморку, Павел прислушивался к грохоту сапог и думал, что его сейчас найдут и убьют…

И не об этой ли страшной детской ночи вспоминал русский император Павел в холодном, наполненном, как и прошедшее детство, одиночеством Михайловском замке, когда накинул удавку на его шею караульный офицер Яков Скарятин?..

Павел занимал трон всего четыре с половиной года.

Дворянская историография не слишком благоволила к нему, и Павел зачастую изображался в виде этакой копии своего отца — Петра III.

Разумеется, ничего похожего на «деяния» Петра III в правление Павла не происходило.

Павла упрекают, что он ввел в армии муштру, уволил со службы без права ношения мундира А. В. Суворова, возвысил А. А. Аракчеева.

Но забывают, что тот же Павел присвоил Суворову чин генералиссимуса, а Аракчеева дважды увольнял со службы, на которую тот возвращался снова благодаря заступничеству наследника престола, Александра Павловича.

Очень мало говорится и о том, что Павел первым начал ограничивать всевластие дворян-крепостников. При нем была сокращена барщина до трех дней в неделю, отменена хлебная подать с крестьян, запрещена продажа крестьян без земли. И наступление Павла на свободу, или, как выражаются, «удушение им свободы», касалось только свободы дворян-крепостников.

И естественно, что это ограничение дворянских вольностей не прибавляло симпатии к Павлу со стороны крепостников и рано или поздно заставило их пойти на убийство своего Богом данного монарха.

Однако, если мы не разделяем точки зрения, что какой-то определенный класс людей имеет право жить за счет угнетения своих соотечественников, мы должны и о правлении Павла судить не по отношению к нему крепостников, а по конкретным делам, совершенным в те годы.

А дела эти такие: учреждена Российско-американская компания; основаны духовные академии в Петербурге и Казани; основан Клинический повивальный институт; учреждена медикохирургическая академия; основана первая хозяйственная школа в Павловске…

При Павле началось заселение южной части Восточной Сибири, прилегающей к границам Китая, и принято «единоверие» — компромисс между старообрядчеством и православием; при Павле впервые издано «Слово о полку Игореве»…

Всех больших и малых успехов, достигнутых за четыре с половиной года, разумеется, не перечислить, но о самом, может быть, главном деле сказать необходимо.

5 апреля 1797 года, в день коронации Павла, был отменен установленный Петром I закон о назначении наследника престола.

Этот акт существенно ограничивал свободу монарха в выборе преемника. Престол теперь должен был наследовать старший сын императора, вне зависимости от борьбы дворцовых партий и придворной конъюнктуры.

Благодетельность для страны этого акта мы покажем в посвященной царствованию последних русских императоров части нашего очерка.