Николай Коняев - Игрушки императоров

Говоря все это, я отнюдь не пытаюсь идеализировать образ Павла.

Его причуды общеизвестны.

Тем не менее при объективном взгляде на его правление становится очевидным, что пугали современников Павла из придворной знати отнюдь не причуды монарха, а его бескомпромиссная приверженность закону, перед которым он почитал равными и своего «друга» Аракчеева, и любого из дворян.

Во многих своих начинаниях Павел был первым.

Еще чаще он оказывался первым по воле других, по воле обстоятельств.

Его сына, русского императора Александра I, с молчаливого согласия которого накинули ночью в мрачном Михайловском замке удавку на шею отца, воспитывали уже иначе…

— так в оде «На рождение в севере порфирородного отрока» писал Гаврила Державин о будущем русском императоре Александре I.

Между одой Державина и стихами А. С. Пушкина:

больше полувека, целая, названная Александровской, эпоха, вся загадочная жизнь императора Александра I…

«Я буду очень заботиться, чтобы из него не сделали прехорошенькой куклы, потому что не люблю их…» — писала императрица Екатерина II вскоре после рождения внука.

Как мы уже говорили, своего сына Павла императрица не любила.

Зато внука полюбила безмерно.

Или делала вид, что полюбила…

Впрочем, для Екатерины это было одно и то же.

Она слишком хорошо умела делать вид, будто чувствует то, что и должно, что положено чувствовать, и сама, наверное, не всегда различала, притворяется или нет…

Занимая сыновний престол, прилично было изображать любящую и заботливую бабушку будущего наследника.

С этой задачей Екатерина справляется превосходно.

Нет ни одной мелочи быта, в которую бы не вникала она. Посреди важных государственных дел императрица находит время собственноручно составить «Наставление касательно здравия и сохранения оного».

Согласно этому наставлению, колыбели у «порфирородного отрока» не было, и няня, англичанка Прасковья Ивановна Гесслер, должна была следить, чтобы температура в его покоях не поднималась выше 15 градусов.

Но инструкции, указывающей, как сохранить здоровье, Екатерине показалось мало, и она тут же пишет второе наставление «касательно продолжения и подкрепления умонаклонения к добру», затем третье, четвертое…

Всего Екатерина II написала семь таких «наставлений».

Все наставления сразу же переводились и распространялись в Европе, чтобы всему свету было известно, какая замечательная и заботливая бабушка у будущего русского императора.

Сейчас уже трудно определить, что — искренняя забота о внуке или желание произвести благоприятное впечатление на все европейские дворы — двигало Екатериной.

Сами «наставления» производят весьма странное впечатление…

Это какая-то нелепая смесь очень верных и точных наблюдений дочери коменданта прусской крепости и пустого, напыщенного резонерства:

«Детские игры не суть игры, но прилежное упражнение детей…»

«Дети не любят быть праздными…»

«От младенчества надлежит хотение детей подчинять здравому рассудку и справедливости…»

Однако Екатерина и не была бы Екатериной II, если бы писала «наставления» только ради хорошего впечатления и приличий.

Нет!

Главная, стержневая идея, которой должна была подчиняться вся система воспитания, сформулирована предельно точно и без всяких околичностей:

«Да будет то, что Бабушка приказала, непрекословно исполнено; что запретила, того отнюдь не делать, и чтоб им казалось столь же трудно то нарушить, как переменить погоду по их хотению…»

В детстве у Александра, словно провозвестники грядущей эпохи машин и механизмов, начали появляться самые разнообразные заводные игрушки.

Кукла-модница смотрелась в зеркало и сама расчесывала волосы…

Куклы-солдаты маршировали по столу, производя все воинские артикулы…

Заводной барабанщик отбивал ритм настоящего марша…

Появились тогда и «говорящие книги»: потянешь за веревочку, и заблеет коза, замычит корова, захрюкают свиньи…

Появились стульчики с музыкой: садишься, и начинает играть музыка…

Игрушки эти были дорогими, и Екатерина — вот она, рачительность дочери небогатого коменданта прусской крепости! — указывала в своем «наставлении»:

«Полезно будет детям вдруг не давать более одной вещи, и когда захотят иметь другую, тогда отбирать первую».

Это указание императрицы строго исполнялось генеральшей Софьей Ивановной Бенкендорф, присматривающей за наследником.

Екатерина была довольна.

«Он делает, что хочет, но у него отнимают куклу, если он с ней дурно обращается», — удовлетворенно отмечала она.

Правила обращения с игрушками, сформулированные Екатериной, наверное, неплохи, поскольку приучают ребенка беречь вещи.

Однако напомним, что Александру было всего два года, и, наверное, он не понимал, почему строгая госпожа Бенкендорф отбирает у него игрушки, если он решил поставить их рядом на ковре; не понимал, отчего она навсегда уносит из детской заводного барабанщика, ведь он только хотел проверить, сможет ли этот бравый солдат отстукивать марш лежа на спине.

Но просить объяснения, а тем более плакать, было бесполезно.

Госпожа Бенкендорф была неумолима, ибо эта неумолимость тоже была санкционирована мудрой Бабушкой:

— Буде чего будут просить со слезами, или с упрямством, то запрещать им давать!

И вот уже к четырем годам Александр полностью разлюбил игрушки. Это заметила и сама Екатерина.

«Он не любит играть с теми, кто знает меньше его… — то ли хвастается, то ли жалуется она в письмах господину Гриму. — Игрушки уже не забавляют господина Александра, столярное искусство заменило игрушки».

И все же, как нам кажется, удивление ее было наигранным.

Этого ведь и добивалась расчетливая и сама в детстве не любившая кукол Екатерина.

Ведь это в ее наказах было начертано:

«Детские игры не суть игры, но прилежное упражнение детей…»

«После семи лет, буде захотят новых игрушек, то пускай сами сделают или помогают делать…»

Так и случилось, как было задумано. Другое дело, что произошло это не естественным, а насильственным путем. Не Александр разлюбил игрушки, а его заставили разлюбить их…

Нет, я не собираюсь представлять Екатерину Великую этакой скопидомкой, экономящей на собственном внуке…