Майкл Грант - Греческий мир в доклассическую эпоху

На греческое мышление и искусство не могла не повлиять древнейшая тысячелетняя культура Месопотамии, или Междуречья (Ирак), охватывавшей земли вокруг Тигра и Евфрата. Но влияние это оставалось в значительной мере косвенным и объяснялось имевшими временный успех попытками двух держав· — Вавилонии (занимавшей южную равнину между Багдадом и Персидским заливом) и Ассирии (область вокруг Мосула) — установить контроль над Северной Сирией и Финикией — восточными странами, оказывавшими наиболее ощутимое воздействие на греческий мир (см. ниже). В целом, культурным очагом Двуречья вплоть до его завоевания пер-сами в 539 г. до н. э. оставалась Вавилония с ее главным городом Вавилоном. Но политическая власть, при всех перестановках и перетасовках, часто оказывалась в руках ассирийцев, весьма искусных в ведении войн и управлении государством.

Маленьким государствам северной Сирии повезло: после смерти неуемного завоевателя Тиглатпаласара I (ок. 1116–1076 гг. до н. э.) Ассирийская держава поверглась в упадок, да и Вавилония к той поре тоже утратила былую мощь. Но ассирийская воля к власти вновь возросла при Ашшурнаци-рапале II (884–859 гг. до н. э.), обложившем сирийских правителей данью, а его сын и преемник Салманасар (859–824 гг. до н. э.) сокрушил их новый союз (куда вошел и Израиль) в походе, в котором произошла знаменитая, но очевидно не очень значительная, битва при Каркаре (853 г. до н. э.). После временного упадка, последовавшего за этим, узурпатор Тиглатпаласар III (745–727 гг. до н. э.) создал новую Ассирийскую державу. Очередной союз северносирийских правителей, во главе с царем Урарту п, был снова разгромлен, а все их земли обращены в подчиненные владения, — так что греческим торговым городам в северной Сирии отныне пришлось примириться с влиянием более сильной державы.

Саргон II (722–705 гг. до н. э.), правивший Вавилонией и Ассирией одновременно, вел бесчисленные войны, в ходе которых большинство мелких северносирийских государств, уже изрядно расшатанных, вовсе перестали существовать; признали ассирийское владычество и греческие города Кипра. Во время киликийского мятежа Саргону II пришлось столкнуться с греческими (ионийскими) наемными войсками, — как и Синаххерибу, когда киликийцы взбунтовались вновь (примечание 2). В его же царствие восстание эламитов (на юго-западе Ирана) кончилось разрушением Вавилона (689 г. до н. э.). Асархаддону (681–669 гг. до н. э.) всерьез грозили набеги киммерийцев (примечание 3), и чтобы заручиться поддержкой против них, он выдал дочь замуж за скифского царя Бартатуа (Протофия).

Египет покорился ассирийцам (671 г. до н. э.), но при Ашшурбанапале вновь обрел независимость под властью фараона Псамметиха I. Затем, в 612 г. до н. э., халдейский владыка Набопаласар, десятилетием ранее захвативший Вавилон, разрушил Ниневию (в союзе с мидийцами), тем самым унаследовав Ассирийскую державу и основав вместо нее Нововавилонскую державу. Навуходоносор II, немало способствовавший этим победам, завоевал «всю страну Хатти», то есть Сирию, — которую он продожал «усмирять» в течение раннего периода своего правления (605–562 гг. до н. э.) 12.

Вероятно, это принесло временное облегчение греческим эмпориям вроде Аль-Мины — хотя, возможно, дело обстояло совсем наоборот, и вавилонское влияние имело разрушительное действие. Как бы то ни было, при Набониде (556–539 гг. до н. э.) Нововавилонское государство покорилось персидскому царю Киру И Великому. Затем Кир завладел Вавилонией и Сирией, слив их в единую «провинцию»-сатрапию, — где, несмотря на подавление мятежей, завоеватели нисколько не притесняли местных обычаев и культуры.

На протяжении первых веков этого смутного периода в греческое искусство просочилось множество ассирийских мотивов и стилистических черт — через косвенное посредничество Северной Сирии и Финикии (см. ниже). Так, критские гравированные пластины были созданы по ассирийским образцам, а свинцовые диски из Спарты и с Хиоса напоминают ассирийские подвески. Львы на коринфских вазах, поначалу имевшие сирийское обличье, затем принимают ассирийский вид 13; в Гомеровой «Илиаде» Гера надевает серьги в форме ягод, с тройными подвесками — то есть ассирийского типа 14; а тяжелый шлем (ок. 725–700 гг. до н. э.) из гробницы воина в Аргосе отражает сходное происхождение. Цилиндрическая форма одной из самых ранних крупномасштабных греческих статуй — самосского изваяния Геры, посвященного богине неким Херамием (ок. 575–570 гг. до н. э.), также восходит к месопотамским образцам.

Вавилонская литература и строй мысли тоже повлияли на греков. Это влияние легче всего проследить на примере Гесиода. Помимо того, что в его поэме «Труды и дни» слышны отзвуки месопотамских Книг премудрости, Теогония обнаруживает явное сходство с вавилонским эпосом о сотворени мира Энума Элиш (зародившимся среди аккадцев, названных так по имени месопотамского города Агады), который, по сути, и стал одним из основных источников этой поэмы (уступая первенство лишь хуррито-хеттскому Эпосу о Кумарби — примечание 19). Энума Элиш — хотя и сохранился на клинописных табличках VII века до н. э. (само существование которых говорит о том, как заботливо переписывали и собирали при Ашшурбанапале произведения древневавилонской словесности), — восходит к шумерским сказаниям ок. 3000 г. до 1 н. э. В этих сказаниях о сотрясающих мир битвах богов отразился непредсказуемый и коварный нрав природных стихий и речных разливов в Месопотамской равнине. Каким образом содержание эпоса Энума Элит стало известно Гесиоду, остается только гадать. Вероятно, «передаточными звеньями» вновь послужили северносирийские и финикийские центры.

Другие черты греческой религии и мифологии тоже несут отпечаток месопотамского происхождения. Чтившаяся в кипрском Пафосе богиня Афродита близка шумерской Инан-не, которая у превратилась в аккадскую Иштар, а затем в левантийскую Ашторет-Астарту. Гомеровские «советы богов» отражают месопотамские представления. У Гомера также слы- | шится немало отголосков Эпоса о Гилъгамеше. Как и Гильга-меш, Ахилл — потомок богов, обреченный на смерть; он J скорбит о гибели Патрокла, как и Гильгамеш оплакивал Энкиду. Примеру Гильгамеша следует и Одиссей, спускаясь в царство мертвых; Калипсо напоминает Сидури, у которой на- Г ходит пристанище Гильгамеш; а встреча Одиссея с Киркой вызывает в памяти приводимый Гильгамешем перечень любовников Иштар, обращенных ею в животных. Представление же Гомера об Океане-реке, опоясывающей мир, — имеет, скорее всего, вавилонские или египетские корни. В мифе о Деметре и Персефоне (Глава II, раздел 2) нашли отражение многие месопотамские и иные ближневосточные сказания об исчезающих божествах плодородия. Рассказ о чудесном рождении Кипсела Коринфского вторит подобным преданиям о Саргоне — легендарном основателе Агады, жившем в III ты- $ сячелетии до н. э. А миф о Девкалионе, спасшемся от всемирного потопа — как и ветхозаветный рассказ о Ное, — | созвучен месопотамским преданиям и событиям.