Коллектив авторов - Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 2

Мартовские волнения заставили Гомулку по-иному взглянуть на Пражскую весну, к которой он поначалу относился благожелательно (считая давно назревшей отставку сталиниста А. Новотного). Разгул свободомыслия в соседней стране, перекинувшийся в Польшу, обострил в нем старый страх перед западногерманским реваншизмом. Первый секретарь ЦК ПОРП начал опасаться, что в Чехословакии случится «мирная контрреволюция», в результате которой страна выйдет из ОВД, и тогда Польша, чьи западные границы пока еще не были признаны ФРГ, окажется, как это было в 1939 г., под ударом. В этих условиях будет «делом техники» для ФРГ отторгнуть от взбаламученной «сионистами» Польши западные земли, перешедшие к ней после войны (перспективы существования ГДР в этой ситуации польский лидер, очевидно, не считал слишком радужными). Из страха перед потенциальной германской угрозой Гомулка быстро пришел к мысли, что необходимо силовое подавление чехословацких реформ, считая это обязательной мерой для защиты национальных интересов своей страны. В этом духе он настойчиво воздействовал на советскую верхушку, выступая с апокалиптическими прогнозами.

В отличие от В. Гомулки, переживавшего острый кризис доверия в 1968 г., венгерский лидер Я. Кадар, напротив, чувствовал себя весьма уверенно, вознесшись к этому времени на пик своей популярности в стране, что было во многом обусловлено реально начатыми реформами, направленными на рационализацию экономического механизма. Внимательно наблюдая за Пражской весной, с приходом А. Дубчека он резонно связывал укрепление в руководстве КПЧ тех сил, которые с пониманием отнесутся к венгерским реформам и выступят в роли их союзников в рамках СЭВ. Поддерживая экономическую составляющую чехословацких реформ, Кадар, сохранявший верность базовым большевистским принципам, в то же время предостерегал лидеров соседней страны от утраты контроля за ходом событий, от далеко идущих политических нововведений, способных ослабить, а тем более поставить под угрозу руководящую роль правящей компартии. Вместе с тем в Будапеште осознавали, что полный крах Пражской весны нанесет удар и по осуществлению планов венгерских реформ, а потому отдавали несомненное предпочтение политическому разрешению конфликта между Прагой и Москвой. Летом 1968 г. Я. Кадар даже пытался, впрочем безуспешно, выступить в роли посредника (редкий случай, когда кадаровская Венгрия взяла на себя столь активную роль во внешней политике). Правда, начиная с конца июня (после публикации в Чехословакии программного документа внепартийной оппозиции «2000 слов» и прозвучавших в чешской прессе призывов к реабилитации И. Надя) ситуация в соседней стране стала вызывать у венгерского лидера гораздо большую озабоченность излишней, по его мнению, уступчивостью руководства КПЧ зарождавшейся оппозиции.

Пражские события весны 1968 г. Подпись в архивной картотеке гласит «Группа хулиганов на одной из улиц Праги». РГАКФД

В отличие от Я. Кадара румынский лидер Н. Чаушеску не был склонен к реформам в своей стране. В программе пражских реформаторов он увидел, прежде всего, стремление к расширению суверенитета, а значит поддержку своей линии, направленной на ограничение вмешательства СССР в дела союзнических государств, изменение обстановки в ОВД и СЭВ в направлении большего равенства и учета мнения всех стран. Не будучи сторонником «социализма с человеческим лицом», но преследуя свои внешнеполитические цели, Чаушеску последовательно выступал против давления на руководство ЧССР и даже демонстративно нанес визит в Прагу за считанные дни до военной акции 21 августа, выразив тем самым солидарность команде Дубчека.

Планируя свои действия, официальная Москва должна была учитывать международную обстановку. В Вашингтоне по-прежнему исходили из прочности Ялтинско-Потсдамской системы, признавая за СССР право на свободу в своей сфере влияния. Это предопределило сдержанность реакции на чехословацкие события. Внимательно следя за происходящим в Чехословакии, представители Государственного департамента США призывали Прагу по дипломатическим каналам к осторожности, давали понять, что никакие эксперименты по реформированию коммунизма не должны стать причиной конфронтации между великими державами и, в частности, поставить под угрозу запланированные переговоры об ограничении стратегических вооружений. Придерживаясь выжидательной позиции, официальный Вашингтон старался не делать каких-либо жестов, которые могли быть истолкованы как попытки вмешательства во внутренние дела ЧССР и стать предлогом для силовых действий со стороны СССР. Необходимо учитывать и продолжавшуюся войну во Вьетнаме, и подъем антивоенного движения в США весной 1968 г. В этих условиях американское общественное мнение явно не поддержало бы новой военной авантюры, тем более в непосредственной сфере влияния СССР. Политика администрации Л. Джонсона в чехословацком вопросе была, таким образом, подчинена задаче сохранения диалога с СССР на основе поддержания межблокового равновесия (показательно, что и после 21 августа в Вашингтоне, осудив силовую акцию, вместе с тем «проглотили» ее, выразив готовность пожертвовать более чем сомнительным, с точки зрения американской системы ценностей, проектом по установлению «социализма с человеческим лицом» ради восстановления стабильности в отношениях с СССР). Соответственно лидеры европейских держав, в том числе президент Франции Ш. де Голль, в свете грандиозных майских выступлений в Париже, подъема левого движения в ФРГ даже (втайне) несколько опасались чехословацкого эксперимента, связывая с его возможным успехом дальнейшее укрепление влияния левых сил в своих странах. Никакой социальный эксперимент в советской сфере интересов не должен был угрожать, по их мнению, европейской стабильности.

При всем недоверии к политике западных держав Москва также не сомневалась в прочности Ялтинско-Потсдамской системы и выстраивала свои действия с учетом малой вероятности вмешательства Запада в восточноевропейские дела. Показательны слова министра иностранных дел СССР А.А. Громыко, произнесенные 19 июля 1968 г. на одном из заседаний Политбюро: «международная обстановка сейчас не таит никаких неожиданностей для нас», «большой войны не будет». Они почти слово в слово совпадают с тем, что говорил соратникам Н.С. Хрущев в конце октября 1956 г. при обосновании силового решения венгерского вопроса. За 12 лет Ялтинско-Потсдамская система не утратила прочности, продолжая оставаться в силе вплоть до конца 1980-х годов. Неготовность Москвы защищать свою сферу интересов перед лицом центробежных вызовов могла создать во всем мире впечатление слабости ее позиций. «Если упустим Чехословакию, соблазн великий для других», — заметил на том же заседании Громыко.