Александр Хлевов - Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках

Кроме него необходимо отметить парные (как чаще всего и бывало), бронзовые накладки, происходящие из Маршлепо (деп. Сомма, ок. 520 г.) и хранящиеся в Берлине. Присутствующая здесь хищна» птица опять же сопоставима в размерах со своей добычей — рыбой. Стоит отметить, что стиль исполнения практически тождествен господствующему стилю аналогичного свойства вендельских украшений из Скандинавии и Британии.

Наконец, в числе упомянутых неизменно должны оказаться элементы шлемов, содержащие совершенно тождественные с сюжетной точки зрения изображения. Относимые по преимуществу к VI–VII вв., эти шлемы, типологически практически неотличимые, распространены чрезвычайно широко — от Норвегии до Северной Африки и от Британских островов до Византии. Примечательно, что несколько раз повторяющийся сюжет с птицей, когтящей рыбу, встречается на различных участках этого пространства. В качестве наиболее примечательных примеров приведем шлемы из Крефельд Гелип (Германия) и Монтепагано (Италия).

Истолкование этого сюжета может быть, естественно, вариативно. Особый оттенок придает тот факт, что во многих случаях, например, на шлеме из Монтепагано или роге из Галлехус, интересующая нас сцена вплетена в контекст, соседствуя с изображениями других птиц, животных, растений и человека. Вполне возможно, что это некий жанровый сюжет, изображение конкретного события из жизни владельца оружия или рога либо иллюстрация неизвестного нам мифологического сюжета.

Однако устойчивая повторяемость этого сочетания живых существ, высокая степень опознаваемости сцены в ряду прочих заставляют отнестись к ее истолкованию с определенной долей обоснованной предвзятости. Видовая принадлежность птицы, как и в случае с другими изображениями вендельского времени, может быть оспорена. Особенности анатомического строения, усматриваемые в этом и других типах изображений птиц в северном искусстве, особенности, связанные прежде всего с достаточно массивным загнутым клювом, заставляют идентифицировать данную птицу как достаточно крупного представителя хищных сухопутных птиц (по классификации орнитологов) — орел, коршун и т. д.

Однако более весомым основанием для подобного утверждения служит вышеприведенный фрагмент эддического стиха, посвященный миру, который возникает на новой, возродившейся земле после Гибели Богов.

Разумеется, сопровождающие этот сюжет сцены охоты и фигура человека с явно христианским крестом в руках (шлем из Монтепагано) или недоступные адекватному истолкованию сцены с людьми, животными и растениями (как на роге из Gallehus ) могут быть поводом к совершенно другим выводам. Однако ни христианские мотивы, ни тем более практически универсальные охотничьи сюжеты не исключают параллельного бытования языческих сцен и символики — история раннего Средневековья пестрит подобными примерами.

Без сомнения, утверждение о том, что вышеупомянутые артефакты априорно должны быть расценены нами как своего рода иллюстрации к эддическому мифу, достаточно категорично. Однако сбрасывать со счетов такую версию было бы столь же безосновательно. Тем более что в нашем распоряжении нет пока более убедительного примера истолкования данного изобразительного сюжета. Появление же эсхатологического по сути своей сюжета на такой категории объектов, как шлемы, сопровождавшие своих хозяев в критические, пограничные моменты их жизни — в бою, выглядит вполне оправданным.

Мир птиц в скальдической поэзии представлен прежде всего морскими и водоплавающими видами, которые часто являются элементом в составе кеннингов (64; 122, 157), в том числе и лебедями (64; 123).

Что касается саг, то эпизодически появляющиеся в них по ходу повествования птицы не могут служить для нас сколько-нибудь приемлемым ориентиром, так как не обнаруживают системы. Они не связаны с мифом напрямую, полностью подчинены реалистической манере повествования, а в силу этого не могли послужить источником сюжетов для интересующих нас изображений. Отметим лишь, что и здесь птицам зачастую присущ ореол вестничества.

Некоторое исключение в жанровом плане представляет «Сага об Инглингах» — наиболее «мифологическое» из произведений цикла королевских саг. Так, вещий воробей конунга Дага Дюггвасона, выполнявший, по сути, функции воронов Одина, был убит в Рейдготаланде (88; 18). Подтверждая свою вестническую функцию птицы из мифа, он вместе с тем является «переходной ступенью» от мифа к реальной жизни — как и сами конунги «Инглингаталя». Налицо явное снижение статуса птицы в видовом смысле (ворон → воробей) и смысле функциональном (воробья убивает камнем хозяин разоряемого поля, что не слишком вязалось бы с образами Хугина и Мунина).

Один из наиболее интересных и лаконичных и вместе с тем загадочных образов в декоративно-прикладном искусстве эпохи Вендель — тяжеловооруженный копейщик, едущий верхом в сопровождении летящих птиц. Он является составной частью декора шлема из погребения Вендель I. Неоднократно повторенный на пластинках, покрывающих фриз шлема, мотив обнаруживает себя в двух иконографических типах. В одном случае всадник несет на шлеме изображение птицы, под копытами коня извивается змея, копье свободно опущено (походное положение при движении «на марше»?). Во втором случае копье сжато в воздетой к плечу руке всадника, вместо змеи появляется фигура «оруженосца», на шлеме появляется изображение вепря, а птицы приобретают совершенно иные очертания и меняется их местоположение. Плохая сохранность двух имеющихся пластинок со вторым типом изображения (207; V; 2) позволяет оспорить реконструкцию с тремя птицами (166; 58, 47, b), однако наличие двух не вызывает сомнений.

Интерпретация весьма многочисленных образов всадников с помогающими им антропоморфными фигурами основывается большинством авторов на анализе мотива божественной помощи в бою (171; 30–31, 42–44, etc.). Что касается «птичьей проблемы», то Арне решал ее в пользу воронов Одина, сопровождающих своего хозяина, едущего верхом (207; 13). В блестящей работе Г. Ф. Корзухиной этот вывод подвергнут сомнению и отвергнут: всадник молод, конь под ним четвероног (следовательно, не Слейпнир), орнаментальный фриз с многократным повторением всадника не соответствует высокому положению Одина в иерархии (42; 137–138). Взамен этого предлагается толкование, при котором в череде всадников, сопровождаемых птицами, видятся просто некие воины, отправляющиеся «на какое-то опасное и трудное дело» — по аналогии с эпизодом из «Саги о Ньяле», где Хагни Гуннарсона и Скарпхедина, едущих мстить за смерть Гуннара, сопровождают два ворона, всю дорогу летящих за ними (91; 574).