Александр Хлевов - Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках

Чрезвычайно остро ощутима отчетливая граница, пролегающая по рубежу начала вендельского времени. Несмотря на наличие абстрактных символов и в позднейшую эпоху, их число быстро идет на убыль. Некоторые категории, свойственные раннему периоду и продолжающие традиции общеиндоевропейского и кельтского стилей (например, спиральные орнаменты), явственно приходят в упадок. Отследить за этим социальные или экономические катаклизмы весьма сложно. Однако это изменение могло означать изменение ритма жизни и переход к новым потребностям в области изобразительных форм. В камнях Готланда как нигде более ощутимо изменение тематики и стиля, что служит иллюстрацией того, что камни первого периода представляют собой ярчайший контраст с камнями 700–800 гг.

Архаический период готландских стел (400–600 гг.) являет собой отчетливое продолжение традиций, уходящих корнями в эпоху бронзы, а порой и в неолитическое время. Типичный набор изобразительных мотивов этого времени — ладьи с рядами гребцов и кормчим, иногда несущие над палубой тент-навес в центральной части; изображения животных, обычно лошадей, с характерно высунутыми «змеиными» языками; воины с копьями, а также многочисленные символические изображения — сегнеровы колеса, «знаки вечности» и т. д.

Существующая группа переходного времени (500–700 гг.) достаточно мала и весьма своеобразна. Она отмечена сочетанием черт первого и второго периодов — схематических условных символов ранней эпохи и силуэтных «полнокровных» изображений позднего периода. Появляется своеобразный псевдогеометрический орнамент; изображения кораблей совершенно прерывают старую традицию и закладывают контуры зрелого стиля VIII в. Представляется, что именно этот хронологический отрезок в области искусства является важнейшим — как период перехода и прерывности традиции, меняющей свой вектор.

Многочисленные воины и корабли, их несущие, сцены битв и распрей, многочисленные въезжающие в Вальхаллу всадники, изображенные на поздних камнях, — все это никак не вяжется с предшествующими сценами. На камне V–VI вв. из Бру — скорее спокойно плывущая или церемониальная ладья, но никак не рвущийся в бой корабль позднейшего времени. На камне из Валльстенарум изображены скорее взывающие к божеству воины, но никак не участники поединка или битвы. Сколь же ярким контрастом в сравнении с патриархальными камнями раннего периода выступают серии батальных сцен с до боли знакомым набором атрибутов воинов-викингов. Нормой становятся изображения плывущих под парусами судов с готовыми к высадке воинами, воздевшими оружие. Живые, полнокровные и динамичные изображения сражений, жертвоприношений, скачущих навстречу валькириям павших эйнхериев или самого Одина — все это совершенно другой мир, в корне изменивший вектор своего развития. Такие изменения в искусстве не происходят спонтанно и самостоятельно, а лишь отражают глубочайшие перемены в культуре общества в целом. А ведь «официально» эпоха еще не наступила. Мы получаем устойчивую традицию запечатления бесконечных распрей уже к 700 г. Но учитывая, что искусство все же должно было неизбежно «запаздывать» по сравнению с реальной жизнью, следует датировать эти изменения как минимум переходным временем готландских камней, то есть временем торжества вендельских традиций.

Многообразная галерея изображений животных представлена разными видами. Однако наибольший интерес и значение вызывают птицы и дикие вепри. «Кабанья тема» рассматривалась в главе об оружии и войне. Отметим здесь, что образ дикого вепря, блестяще исследованный в скандинавской и немецкой науке (199), явлен в двух основных ипостасях — как важнейший элемент шлейного декора и как главный герой, хотя и до неузнаваемости измененный стилизацией, — многообразных полуорнаментальных изображений плетенок с присутствующим в них териоморфным началом.

Образ птицы в самых разнообразных иконографических проявлениях является весьма характерной особенностью декоративно-прикладного искусства Миллениума Северной Европы. Разумеется, с течением времени и под влиянием обстоятельств этот образ претерпевал весьма существенные трансформации. В зависимости от господствовавшего стиля искусства и «канонических» догм, от материала, на котором осуществлялась фиксация, наконец, от содержания сюжета изображения, птица изменяла свои очертания, размер и, что особенно существенно и интересно для нас, свою видовую принадлежность.

При всем этом сам образ пернатого существа, безотносительно к дифференциации его конкретных черт, несомненно, оставался одним из доминирующих в череде образов живых существ (включая и человека) от германского римского времени до завершающей фазы эпохи викингов, уступая по частоте своего появления на материальных объектах, вероятно, только вепрю. Хотя конкретная статистика — при постоянно прирастающем фонде артефактов и очевидной спорности атрибуции и идентификации многих изображений — вряд ли может иметь право на существование, все же рискнем предположить, что с количеством птиц или «псевдоптиц» почетное второе место может делить только антропоморфная фигура. Все это заставляет с особенным вниманием подойти к вопросам, связанным с «птичьими проблемами». К тому же птицы искусства Севера как таковые в историографии подверглись гораздо менее детальному и зачастую чрезвычайно непрофессиональному рассмотрению.