Доминик Бартелеми - История частной жизни Том 2 [Европа от феодализма до ренессанса]

Семейные послания теряются среди огромной массы писем от далекой родни, от клиентов и просто от неизвестных — людей самого разного происхождения и самых разных профессий. Обычно этот поток адресован какой–нибудь общественной фигуре, человеку, который, пользуясь своей властью или авторитетом, может оказать услуги корреспондентам, по большей части просителям. Здесь мы выходим за границы частной сферы. Но разделительная линия между частным и публичным не всегда четко различима. Чтобы получить желаемую поддержку, большинство просителей, обращаясь к адресату, избирает интонацию и выражения, свойственные частной переписке; с помощью этой нежной почтительности они надеются создать то подобие родства, которое вынудит вельможу вмешаться и помочь им. Все называют Форезе Саккетти «maggiore» [100] Старший (итал.). , проявляя уважение к его высокому положению. Более умеренные добавляют: «onorevole» [101] Почтенный (итал.). . Затем почтение (с примесью лести) перерастает в славословие: адресата называют «magnifico» [102] Великолепный (итал.). , «carissimo» [103] Дражайший (итал.). ; для представителей буржуазии, то есть для равных, он «onorevole maggiore come fratello» [104] Как старший брат (итал.). , для остальных — «come padre» [105] Как отец (итал.). . Слово «padre» может встречаться три или четыре раза в одном письме: «по лагаюсь на вас как на отца», «молю вас как отца» и т. п. Форезе не оставляет без ответа эти просьбы, иногда принимающие характер угроз. Мы видим, как он хлопочет о судьбе просителей, привлекает к делу юристов, ведет себя как благожелательный человек, но прежде всего как настоящий патрон целой группы клиентов. Клиентские связи, даже непрочные, имеют значение для политической карьеры, поэтому флорентийские мемуаристы категоричны: будьте услужливы, не наживайте врагов. Но маска фамильярности (которую не стоит считать обычным притворством), примеряемая на себя корреспондентами Форезе, стимулирует в нем еще большее самолюбие, заставляет еще внимательнее относиться к чужим просьбам и вести себя с клиентами так же, как он поступил бы по отношению к своим близким.

Образованные круги итальянского общества (которые не ограничивались городской буржуазией) охотно пользуются таким чудесным средством, как письмо, чтобы поддерживать во время отлучек из дома столь дорогие их сердцу частные, семейные и дружеские связи. Не только поддерживать, но и развивать, ибо, как мы можем констатировать, начиная с этой эпохи переписка привносит новые оттенки в повседневный диалог членов частного крута. Разумеется, чем дальше друг от друга отправитель и адресат, тем длительнее ожидание письма и тем медленнее эпистолярный диалог. На письмо, направленное Алессандре Строцци из Неаполя 18 декабря 1464 года, пришлось ждать ответа до 18 января 1465 года, хотя получательница откликнулась уже через четыре дня. Но всякий знает, что послания, идущие долго и медленно, еще дороже тем, кто их получает; с расчетом на это они и пишутся. Уехавший продолжает получать известия с самыми интимными подробностями о жизни семьи, но они сообщаются ему в особой манере. Нередко тон писем более теплый, чем тон разговоров. В письмах человеку легче, чем в повседневной жизни, находить слова любви, заботы (которая в разлуке усиливается), утешения, радости — те слова, которые женщины стесняются произнести дома вследствие предрассудков и условностей. В переписке принято проявлять деликатность. Так, корреспондент может преуменьшать серьезность болезни кого–то из родственников: свояк мессера Бартоломео Деи признается ему после рождения у его дочери ребенка: «Припухлость ног У ней была сильнее, чем я вам писал». Кроме того, каждый из кожи вон лезет, чтобы сообщить уехавшему все новости; желая рассказать всю правду о маленьком мире человеку, который его оставил, корреспонденты проявляют по отношению друг к Другу больше интереса и внимания, чем обычно: дядя постоянно интересуется делами племянницы; молодой человек слушает не отрываясь разговоры старших и с подкупающей самоуверенностью пишет о таких вещах, как приданое, залог, налогообложение; мать становится особенно предупредительной по отношению к тем, кто видел или может увидеть ее детей, и т. д. Необходимость держать уехавшего в курсе событий, связанная с необходимостью управлять, воспитывать, хлопотать о каких–то делах вместо него, мобилизует весь круг родственников и друзей — и не только домочадцев — и усиливает их сплоченность.

И наконец, переписка, расширяя частную сферу, укрепляет ее — во всяком случае, этому способствуют ходатайства и прошения. Просители умеют подобрать в своих письмах — а просить о чем–то в письме всегда легче, чем при личном визите (иногда задачу ведения переписки берут на себя третьи лица), — нужные слова, ставящие их в зависимость от определенного человека, причем порой — надолго.

Вечная разлука, иными словами — смерть, исключает возможность переписки, но все же не означает полной потери связи.

Прежде всего такая связь осуществляется через молитву, этот уединенный крик, хоть и не рассчитанный на непосредственный ответ, но считавшийся в ту эпоху привычным средством контакта с Господом, святыми, а через них — со Страдающей церковью (чистилищем), вероятным местонахождением многих предков. Линьяжные молитвы — не миф. Возможность помолиться за упокой души членов семьи и рода предоставляется во время похоронных церемоний и месс, назначенных самими усопшими в завещаниях и проводимых регулярно (иногда постоянно) в выбранных ими церквях или основанные ими часовнях. Но нам едва ли удастся доказать, что в этих церемониях непременно участвуют члены рода и что они используют их, чтобы вспоминать дела и поступки покойного. Если они не будут особо напрягать память, то очень скоро не вспомнят об усопшем ничего, кроме имени, внесенного в церковную книгу и ежегодно упоминаемого на таких церемониях.

Но они напрягают память. Устные традиции, касающиеся предков, передаются в линьяжах начиная с XII века, а в XIV‑XV веках они уже широко распространены. Джованни Морелли несколько раз упоминает (ок. 1400) о том, что получил от престарелых родственников (мужчин и женщин) некие сведения, которые те, в свою очередь, узнали от своих предков, относительно их общего пращура, родившегося в 1150 году. Джованни Ручеллаи сообщает, что многое о прошлом своей фамилии он почерпнул из разговоров с пожилыми consortes. Некоторые известные фамилии, особенно наиболее сплоченные, тщательно хранили богатые устные предания, благодаря чему хорошо знали историю рода и из поколения в поколение передавали чувство семейной гордости.