Робен-Жан Лонге - Террористы и охранка

После второй всеобщей стачки и Московского вооруженного восстания правительственный произвол проявляется с особенной разнузданностью вплоть до мая 1906 г., то есть до момента созыва I Государственной думы. Партия социалистов-революционеров решила возобновить свою террористическую деятельность еще в январе 1906 г. Целый ряд покушений был организован против министра Дурново, представлявшего самые крайние реакционные элементы в кабинете Витте, против адмирала Дубасова — усмирителя Москвы, против военного министра генерала Редигера, против великого князя Николая Николаевича, против генералов Мина и Римана и министра юстиции Акимова. В деятельности Азефа происходит резкая перемена. Он теперь служит исключительно интересам охраны. Он ничего не скрывает, ничего не утаивает от главарей сыска. Он систематически расстраивает и проваливает все предприятия, внося в ряды партии разрушение и несчастье. И только в последний год, когда над его головой стали собираться мрачные тучи подозрения, опять наметился поворот к старой тактике обмана на два фронта. Но к этому последнему периоду его карьеры мы еще вернемся ниже.

В мае 1906 г. Государственная дума собралась в Таврическом дворце. Первая сессия русского парламента, в котором преобладало оппозиционное большинство, вызвало в стране большие надежды. От Думы некоторые ждали разрешения всех жгучих, наболевших вопросов русской действительности. Партия с.-р. решила опять прекратить на время свою террористическую деятельность, которая возобновилась только после разгона первого русского представительного собрания. В тот момент, когда члены собрания приступили к разрешению аграрного вопроса… правительство вооруженной силой заставило их разойтись. Большинство депутатов, собравшихся в Выборге, решили выпустить воззвание, в котором советовали народу отказаться от уплаты налогов и военной службы. Почти одновременно трудовики и социал-демократы, заседавшие в Териоках, выпустили обращение к армии и флоту, призывая их восстать на защиту свободы.

Во многих городах отдельные воинские части откликнулись на призыв. Но эти беспорядочные бунты, не связанные между собою одним организационным планом, были всюду быстро подавлены. Самой крупной из этих попыток следует считать кронштадтское восстание, вспыхнувшее вслед за выступлением свеаборгского гарнизона. К восставшим примкнули пехота, часть кавалерии и матросы. На стороне революционеров оказались значительные силы, и в их руки попала большая часть фортов.

Во главе восстания находился исполнительный комитет, состоявший из пяти представителей социал-демократической партии и партии социалистов-революционеров. Кроме того, в работах комитета участвовали два делегата от центральных учреждений обеих партий. Если верить Бурцеву, Азеф был одним из этих делегатов и его роль и влияние было самым пагубным. Экипажи многих военных судов должны были перейти на сторону восстания, но когда к ним являлись с вестью, что все готово, то оказывалось, что они даже не были предупреждены. Часть из них выступала, но остальные войска, участие которых обеспечило бы победу, отказывались.

Кроме того, значительный отряд «бунтовщиков» был введен в заблуждение своим начальником, который, — может быть, по приказу Азефа, — вместо того чтоб овладеть некоторыми фортами, как это было заранее условлено, направил своих людей в противоположную сторону, где они столкнулись с «верными» правительственными войсками.

Восстание было жестоко подавлено. В продолжение многих недель военно-полевой суд выносил беспрерывно смертные приговоры или же осуждения на бессрочную каторгу. Террористы решили взорвать это кровавое судилище. Выбор Азефа пал на двух молодых женщин Мамаеву и Бенедиктову, которые без колебания и с героическим самопожертвованием согласились выполнить революционный приговор. Но в планы Азефа не входило успешное доведение до конца этого дела. Он обо всем предупредил полицию. Обе террористки были арестованы на одной из улиц Кронштадта в день покушения. На них были найдены две бомбы и они были приговорены к смертной казни. Бенедиктова, несмотря на свою беременность, — царские судьи не считались с подобными сентиментальностями — была расстреляна вместе со своей подругой.

Положение Азефа в полицейском мире было исключительным. Правительство высоко ценило своего тайного сотрудника за неисчислимые услуги, оказываемые им в течение его многолетней службы. Если оно и знало о кое-каких его революционных «грехах», то охотно закрывало глаза на неизбежное зло. Чем выше поднимался Азеф, благодаря своей террористической деятельности, по революционной лестнице, тем больше дорожили им служители и охранители трона. Но как ни велика была, в их мнении, осведомленность провокатора, охранники пытались ввести в центр и других сотрудников. Два раза Азеф наталкивался на двух значительных соперников, которые, как и он, старались создать себе выгодное и крупное положение в партии и в полиции. И оба раза Азеф сумел удачно воспользоваться случайными обстоятельствами, чтоб избавиться от опасных конкурентов.

Мы уже упоминали выше об анонимке Меньщикова, полученной центральным комитетом в августе 1905 г. В этом документе разоблачались «некий Азиев» и бывший ссыльный Татаров. Но в то время как первый обвинялся в сравнительно мелких предательствах, второму приписывались такие крупные преступления, как выдача заговора против Трепова. В очень интересной статье С. Р. «Мои отношения к Азефу», помещенной в 9-10-й книжке «Былого», автор сообщает любопытные подробности об этой анонимке. Он находился на квартире у Р. как раз в то время, когда тому принесли знаменитое письмо. Р., просмотрев письмо, бросился в переднюю, чтобы расспросить посыльного, но того уже и след простыл. В письме, между прочим, указывался один из псевдонимов Азефа (Валуйский), под которым он прожил несколько дней в Москве. В тот же день Азеф зашел к Р. Тот, знавший Азефа только по партийной кличке «Ивана Николаевича», счел необходимым ознакомить его, как представителя центрального комитета, с полученной анонимкой. Азеф, прочитав письмо, возвратил его хозяину и заявил, что один из обвиняемых, а именно Азиев, это он — Иван Николаевич. Азеф был страшно взволнован и растерян. В Москве, куда он скоро уехал, Азеф явился к одному видному работнику, со слезами рассказал ему о случившемся заявил, что ему ничего другого не остается, как пустить себе пулю в лоб. Товарищ его стал успокаивать, уверяя его, что ни один партийный человек не усумнится в политическом характере доноса, явной целью которого являлось желание погубить «великого террориста», организовавшего дело Плеве и великого князя Сергея. Но эти слова, казалось, не умиротворили Азефа.