Робен-Жан Лонге - Террористы и охранка

Письмо еще долго продолжало волновать и беспокоить его. Б. В. Савинков рассказывал нам, что, встретившись с Азефом некоторое время спустя, за границей, у М. Гоца, он стал ему передавать что-то об анонимке. Азеф его прервал, сказав, что он обо всем уже знает от самого Р. Он казался раздраженным, недовольным, говорил с возмущением о «гнусном письме», заявил, что ему нужно отдохнуть, что он устал, переработался и что, кроме того; его утомили все эти дрязги. Азеф уехал после этого в Италию.

Если донос не в состоянии был набросить даже тень недоверия и подозрения на Азефа, громкое прошлое которого создавало ему род партийной неприкосновенности, то он не мог во всяком случае пройти бесследно для Татарова. Известна интерпретация этого документа: чтоб погубить «неуловимого» и страшного ей террориста, полиция решила пожертвовать настоящим, подлинным и очень ценным сотрудником. Партия назначила комиссию для суда над Татаровым. Расследование по этому делу затянулось с осени 1905 г. до марта 1906 г. В сентябре вернувшемуся из Италии Азефу сообщили о медленном ходе работы комиссии.

— Эх вы! Зря тянете с этим делом! — презрительно воскликнул Азеф. — Тут не расследовать надо, а убить! Каких вам еще надо улик? Разве в таких делах бывают достаточные улики? Разве не видите, что это провокатор?!

Татаров защищался с мужеством отчаяния. Во время одного из допросов он пытался свалить всю вину на Азефа, которого он обвинил в свою очередь как агента-провокатора. Но в его обвинении ясно было желание выгородить себя — и на него не обратили никакого внимания. Кроме того, от некоторых партийных работников, амнистированных после 30 октября, получились показания, неопровержимым образом установившие роль Татарова в деле Трепова. Предатель был убит 22 марта в Варшаве. Один из членов «боевой организации» явился к нему неожиданно на квартиру и, не говоря ни слова, быстро вынул свой револьвер и выстрелил в него в упор. Татаров тут же скончался. Его убийца никогда не был раскрыт.

Татаров занимал в партии довольно крупное положение. Он был кандидатом в центральный комитет. В охранке на него, вероятно, тоже смотрели, как на восходящую звезду. Азефа это не могло не беспокоить. Татаров его стеснял. Он грозил ему в будущем всяческими Осложнениями. Не мудрено, что Азеф ухватился за первую же возможность отделаться от соперника.

Гапон казался, Азефу более серьезным и опасным противником, чем Татаров. И сообразно с этим его роль в казни запутавшегося в интригах священника была гораздо более активная и решительная. Жизнь Гапона зависела от Азефа. И казнь совершилась, потому что такова была воля Азефа.

Мы уже указывали, что побуждения, приведшие героя 9/22 января к сделке с царским правительством и царской полицией, остались еще до сих пор крайне неясными. Мы не можем здесь заняться вопросом о том, продался ли Гапон грубо и корыстно за деньги, или же он пытался двусмысленной тактикой, понятной у человека, лишённого твердых социалистических принципов и нравственного и политического чутья, обмануть бдительность врага и тем легче добиться осуществления своих революционных целей. Мы должны признать, что эта вторая гипотеза, разделявшаяся довольно значительной частью русского общественного мнения, находится в непримиримом противоречии с резкими и категорическими утверждениями Петра Рутенберга, организовавшего убийство Гапона.

В заявлении, напечатанном в центральном органе партии с.-р. «Знамя Труда», П. Рутенберг подробно изложил как историю измены Гапона, так и ту огромную, ответственную роль, которую Азеф сыграл в его трагическом конце.

9/22 января, когда петербургский рабочий люд разбегался в панике под братоубийственным огнем, открытым по нему по приказанию великого князя Владимира темной массой солдат, Гапон чуть было не погиб.

Он свалился рядом с Рутенбергом. Когда он пришел в себя, кругом него направо и налево валялись трупы. Рутенберг предложил выбраться оттуда, и они ползком добрались до какого-то двора, переполненного ранеными рабочими. По настоянию Рутенберга Гапон надел пальто и шапку одного из рабочих и передал ему все компрометирующие бумаги: доверенность от рабочих и петиции, которые он нес царю. Потом Рутенберг предложил ему остричься. Гапон не возражал. Окружавшие их рабочие с обнаженными головами и с благоговением, точно при великом таинстве, следили за этим символическим пострижением.

Волосы Гапона разошлись потом среди петербургских рабочих и хранились ими как реликвии.

С большим трудом Рутенбергу удалось спасти Гапона. С тех пор, несмотря на частое расхождение в мнениях, Рутенберг сделался его самым преданным другом. В своих воспоминаниях, в которых немного поражает суровость суждения автора о Гапоне даже первого периода, Рутенберг подробно рассказал всю историю взаимных отношений между ним и Гапоном. После 9 января он почти безотлучно состоял при Гапоне, поехал вслед за ним за границу и там сопровождал его всюду, помогая ему, направляя его и часто удерживая от ошибок и выпутывая его, из неловких положений, в которые он попадал благодаря своему полному незнанию революционной среды и неумению разбираться в партийных различиях и разногласиях. Вообще, если верить Рутенбергу, то он имел большое и благотворное влияние на Гапона, хотя с тревогой и болью замечал, что тот все мельчал, и нравственно и духовно падал под влиянием многочисленных и сложных факторов. Рутенберг должен был по поручению партии уезжать несколько раз в Россию, был даже раз арестован, и в его сношениях с Гапоном происходили значительные перерывы. После возвращения Гапона в Россию Рутенберг лишь случайно сталкивается с ним, относясь отрицательно к его возобновившейся деятельности среди рабочих, и, наконец, с декабря 1905 г., вследствие своего перехода на нелегальное положение, совершенно потерял его из виду.

6 февраля 1906 г. Гапон явился к нему в Москву и, если верить его заявлению, в грубой циничной форме предложил ему вступить в сношения с Рачковским, обещавшим 100 000 рублей за выдачу «боевой организации». В то же самое время Гапон рассказал ему о своих сношениях с министрами Витте и Дурново и с высшими чинами департамента полиции Рачковским, Лопухиным, Мануйловым и Герасимовым. Он также сообщил, что получил от правительства 30 000 рублей для организации рабочих и фальшивый паспорт для проживания за границей.

Рутенберг немедленно решил известить обо всем центральный комитет. Для этого он выехал в Петербург, но так никого не застал. Узнав, что Иван Николаевич (Азеф) находится в Выборге, он направился туда и передал ему со всеми подробностями свой разговор с Гапоном. Азеф был возмущен и ошеломлен рассказом Рутенберга и заявил, что с Гапоном нужно покончить, как с гадиной. Первоначально он предложил вызвать его на свидание в Крестовский сад, остаться там ужинать поздно ночью и, когда все разъедутся, поехать на лихаче «боевой организации» в лес и там «ткнуть его ножом и выбросить из саней». Но Азеф сам отказался от этого плана. Посоветовавшись с приехавшим членом центрального комитета Красновым, который указал на то, что при слепой вере в попа значительной части рабочих может создаться легенда, что он убит из-за зависти революционерами, которым он мешал и которые выдумали, что он предатель. Азеф пришел к выводу, что ввиду отсутствия всяких существенных доказательств виновности Гапона лучшим решением вопроса следует признать его убийство на месте преступления, во время его свидания с Рачковским. Рутенберг должен был согласиться на предложение Гапона, пойти вместе с ним в условленный ресторан для личных переговоров с Рачковским и там, в отдельном кабинете, убить их обоих. Азеф при этом заявил, что его особенно удовлетворит двойной удар: Гапон и Рачковский, так как давно уже думал о покушении на Рачковского… План был целиком выработан Азефом. Предполагалось симулировать убийство Дурново, чтоб поднять ценность Рутенберга в глазах Рачковского и заставить его вопреки своей обычной подозрительности искать свидания с Рутенбергом. Азеф дал этому последнему детальные инструкции: где, на каких улицах, в какие часы ставить извозчиков, где, в каких ресторанах бывать, как сноситься с ним, как получить разрывной снаряд и т. д. Рутенберг должен был порвать все связи с партийными организациями, не имел права ни с кем видеться, ни с кем сноситься. В случае неудачи Рутенберг должен был убить одного Гапона. Азеф, предвидевший возможность этой неудачи, все подготовил для убийства одного Гапона, которое по его настойчивому требованию должно было совершиться в Финляндии, между Петербургом и Выборгом… Но в последнюю минуту Рутенберг отступил от данных ему инструкций, увидя всю неуместность этого акта на финляндской территории, и нанял дачу в Озерках…