Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

Достаточно этих строк, чтобы почувствовать своеобразный почерк Платонова — его узнаешь по одному абзацу, а порой и по одной фразе.

Алексей Сурков прислал очерк «Капельдудка». Название меня смутило: «Капельдудка»! Ни в одном словаре это слово, вероятно, не найдешь. Но что оно означает — я знал. В некоторых маленьких оркестрах не было капельмейстеров, дирижеров. Эту роль выполнял один из музыкантов, игравший на флейте или трубе. Его и называли шутливо «капельдудкой». Название «Капельдудка», считал я, подходит для юморески, а Сурков, оказывается, рассказал не смешную, а трагическую историю. Поэтому я дал другое название очерку — «В окопе», оставив «капельдудку» лишь в тексте.

Рассказ Сурков ведет от лица пулеметчика Василия:

«Был у нас во взводе такой случай. Я на «Дегтяреве» первым номером работал, а напарником, вторым номером и заместителем — Григорий Камышников. В армию он из запаса пришел. До войны музыкантом был. В джазе на большом и малом барабане наяривал и во всякие дудки и пищалки дул. Назывался он по- ихнему «ударником», в деле своем был дока и незаменимая личность. Наш «Дегтярев» инструмент тоже ударный. Как ударит густой очередью, так немецкие слушатели аж на небо возносятся. Камышников к новому инструменту пристрастился. Только все на однообразие мелодии жаловался и, как мог, душу отводил. На перекур сядем, а он в отделении ложки соберет — и пошел чесать. Ложки у него в пальцах, словно живые. У каждой свой голос. Языком да губами поможет и шпарит себе всякие мелодии. У кого характер полегче, тот не стерпит: в пляс ударится, не удержишь… В начале войны, когда кисло нам приходилось, бел свет иной раз не мил бывал, учудит он что-нибудь со своими дудками-гребенками, и оттает солдатская душа. Ребята его Капельдудкой и прозвали. Был он человек мягкой души, не обиделся. Стал на Капельдудку отзываться…»

Была у Григория, рассказывает далее Василий, маленькая книжечка. В свободную минуту он вытаскивал ее из кармана и делал какие-то записи. И не раз просил товарищей отослать ее по адресу, написанному в этой книжечке, если с ним что случится. Завещание его выполнили. Он погиб в бою. Книжечку отослали, как он просил, композиторам. А там были нотные записи и письмо. Он обращался к ним:

«Товарищи композиторы! Не посмейтесь над маленьким оркестрантом, который любит музыку больше жизни… Показалось мне, что вдруг будущий Бетховен или Чайковский, который напишет великую симфонию о нашей жизни и подвиге, не попадет на войну, не послушает своими ушами, как она грохотала, кричала, ликовала, радовалась и гневалась. И решил я в меру скромной своей силы помочь хоть чем-нибудь великому мастеру будущего в его священном труде…»

И вложил Алексей Александрович в уста своего рассказчика такие заключительные слова:

«Ну, ты сам пойми! Бомбы кругом сыплются. Снаряды чуть ли не каждый метр поля пашут. От пуль не продохнуть. А рядом с тобой лежит в окопе невидный человечек. Чуть передышка случится — книжечку из кармана вынимает, мусолит карандаш и будущему человечеству кружочками и закорючками письмо о страданиях наших, о подвиге нашем строчит. Строчит, о смерти не думает, потому что у него в сердце поет будущая жизнь, нашим страданием и кровью оплаченная».

Вот тебе и Капельдудка!

Я тогда спросил Суркова:

— Алеша, есть что-нибудь в очерке из действительной окопной жизни? Или все — художественный вымысел?

— А ты в «Балладу о слепом баянисте», — не без подковырки ответил поэт, — тоже не сразу поверил. Капельдудка — Григорий Камышников — реальная личность. Был такой второй номер «Дегтярева». Была у него книжечка с нотными записями. Погиб он, и после смерти ее передали, согласно завещанию, приехавшему в полк оркестровому ансамблю. Это мне рассказали в полку. Конечно, есть и художественный домысел, близкий к истине.

Что ж, это право писателя…

Кстати, был у нас с Сурковым и разговор о заголовке очерка, я пытался убедить его, что «В окопе» лучше, чем «Капельдудка». Но убедить не смог, и в собрании сочинений он вернул очерку старое название — «Капельдудка».

18 июня.В каждом номере газеты публикуются небольшие репортажи о фронтовой жизни, о героических подвигах наших воинов. Нет возможности рассказать о каждом, поэтому приведу лишь несколько ярких эпизодов.

«Ординарец Чапаева». У Чапаева были два ординарца: Петька, который хорошо известен по фильму «Чапаев», и Борис Шахабуденов. Оба ординарца в гражданскую войну были юношами. Сейчас Борис Шахабуденов — боец-минометчик. Бесстрашно сражается чапаевец с немцами. Недавно снаряд противника попал в нашу машину с боеприпасами. Шахабуденов, увлекая товарищей, бросился к горящей машине. Он успел спасти боевой груз. За геройский поступок чапаевца наградили орденом Красной Звезды. Воспитанник легендарного комдива никогда не расстается с дорогой ему фотографией — в центре Чапаев, по сторонам ординарцы Петька и Борис.

«Юный разведчик-партизан». Осенью 1941 года, когда наши части оставили одно из сел на Украине, Миша и его мать укрыли в своем доме двух раненых командиров, ухаживали за ними. Об этом узнали немцы, ночью арестовали Мишу и его мать. Командиров в селе уже не было — они ушли к партизанам. Обозленные гитлеровцы расстреляли мать, сам Миша спасся бегством. Подросток вступил в партизанский отряд и вскоре стал смелым разведчиком.

Эта заметка опубликована в связи с награждением Михаила Хавдея, пятнадцатилетнего разведчика, медалью «Партизану Отечественной войны». Над заметкой в две колонки напечатан портрет Миши.

«Колхозники взяли в плен двух немецких летчиков». Старший лейтенант Ботоженко в воздушном бою сбил два немецких самолета. А летчиков захватили в плен местные колхозники. Один колхозник, Тимохин, раньше был разведчиком, но, получив ранение, вынужден был по инвалидности вернуться домой. Когда Тимохин увидел воздушный бой, а затем падающий самолет и снижающегося на парашюте летчика, он, превозмогая боль, на костылях поспешил к месту приземления немца. У летчика был пистолет, а у Тимохина одни костыли. Но здесь ему помогла хватка разведчика.

— А ну, гадина, поднимай «хенде хох», — крикнул он немцу.

Растерявшийся унтер-офицер поднял руки вверх.

Колхозница Ирина Пилюкова захватила в плен другого летчика. С пистолетом в руках немец пустился бежать от вооруженных вилами и палками колхозниц. «Храбрый» пруссак был взят в плен женщинами.

«Кинооператор сбил немецкий самолет». Во время налета наших самолетов на железнодорожный узел Брянск в составе одного из самолетов находился оператор кинохроники Б. Шер. Он сидел на месте заднего стрелка; пулемет он изучил. Приблизившись к цели, наши самолеты бомбили военный объект противника, а Шер снимал интересные эпизоды. На обратном пути наши штурмовики были атакованы группой «Фокке-Вульф-190». Шер заметил, что один наш самолет, находившийся в 120–150 метрах, подвергся нападению двух «мессеров». Прицелившись, кинооператор нажал на гашетку, дал несколько очередей, и вдруг из мотора вражеской машины вырвался огненный язык. Самолет резко накренился и рухнул вниз, объятый пламенем.