Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

Сегодня открыта выставка образцов трофейного вооружения, захваченного в боях с немцами. Все, кто был в Москве, отправились в Парк культуры имени Горького — Эренбург, Симонов, Габрилович, Кружков, Денисов, другие краснозвездовцы.

Два обелиска открывают вход на выставку. В центре распластали крылья трофейные немецие бомбардировщики, штурмовики, пикировщики, которых красноармейцы окрестили «музыкантами» за их воющие сирены, ближний разведчик, известный на фронте под именем «рама». Танковый отдел выставки не уступает авиационному. Вот стоит немецкий тяжелый танк, названный «тигром». Что и говорить, хорошая машина — огромный стальной утюг, дот на гусеничном ходу, движущаяся крепость. А рядом — такой же танк, вдребезги развороченный нашей артиллерией. Далее — целая аллея артиллерии. Конечно, все это мы, краснозвездовцы, видели на поле боя или сразу после сражения. Но собранное вместе на аллеях парка производило сильное впечатление — наша победа становилась весомее.

Еще хотелось бы рассказать об интендантском отделе, вызывающем ядовитые реплики экскурсантов. Это сплошное царство эрзаца. Бумажное белье, неуклюжие ботинки на толстой деревянной подошве, прогремевшие на весь мир «эрзац-валенки». Здесь демонстрируются такие немецкие «продукты», как березовая или ольховая мука, солодовые конфеты, туалетное мыло с глиной. Очень выразительны манекены, изображающие «зимних фрицев» образца 1941 и 1942 годов в их подлинном одеянии.

Конечно, кое-что выставлено для увеселения публики. Но все же главные экспонаты — могучая техника, которая свидетельствовала, какая махина двинулась на нас. Именно об этом, вернувшись с выставки, и сказал Симонов в стихотворении «Танк на выставке»:

На полосах газеты много снимков Якова Халипа с выставки. Все его фото, кроме одного, мы опубликовали. Это был снимок, на который и сейчас нельзя смотреть равнодушно. У большой трофейной пушки с высоко задранным в небо стволом полукругом стоит большая группа воинов в госпитальных халатах. Все они — инвалиды войны, все на костылях. Их привезли сюда из госпиталя.

С волнением Халип мне рассказывал:

— Я снял их и хотел сделать дубль. Щелкнул «лейкой». И вдруг некоторые из раненых услыхали щелчок, повернули ко мне головы и посмотрели на меня такими печальными глазами, что я вздрогнул, мне показалось, что сердце остановилось. «Лейка» едва не выпала из рук. Больше ничего я не смог снять.

Можно понять, что пережил в эти минуты Яков Николаевич: ведь эти бойцы не знали и не могли знать, что сам Халип только вчера вернулся с фронта, не раз смотрел смерти в глаза. Они видели перед собой здорового человека с руками и ногами, снимающего их, искалеченных людей.

«В этой фотографии, которую я очень люблю, — писал Симонов о его снимке с выставки, — соединяются обе темы, над которыми в разные годы своей жизни работал Халип, — и война, и мир. В ней соединяются и оба чувства, которые именно в совокупности отличают многие работы Халипа, — мужество и проникновенность».

Да, и я люблю этот снимок. И, возвращаясь к тем дням ныне, думаю, что все же можно и надо было его напечатать. Ведь это — правда войны, горькая, но правда, и от нее никуда не уйдешь!

И еще на выставке увидели всевозможную символику, которой немцы так увлекались. На самолете «ФВ-200» они многозначительно изобразили земной шар, опоясанный какой-то желтой полосой. На «мессерах» грубо намалеваны ястребиные клювы, песьи морды с оскаленными зубами. Такая же символика на танках. На их бортах начертаны бизоны, вставшие на дыбы, и всякие иные звери, вплоть до мамонтов и геральдического единорога.

Эта символика — не просто прихоть гитлеровцев. В ней их уверенность, что они все сокрушат на своем пути. Представленная на выставке плененная и разбитая техника воистину свидетельствовала, с какой грозной, опасной, сокрушающей силой приходилось встречаться нашим войскам в битве с врагом. И вместе с тем мы не имели права забывать, никаких иллюзий у нас не должно было быть — много сил и много жертв еще потребуется, чтобы одолеть вражескую технику — ее у немцев еще много.

Об этом и говорит Илья Эренбург в своей статье «Два года»:

«Мы никогда не скрывали от себя силы Германии. Если еще имеются среди нас беспечные или наивные, посетив эту выставку, они увидят, против какого врага мы ведем смертельный бой. В нашу страну вторглась многомиллионная армия, обладающая высокой техникой. Мы видим эту технику на выставке не только покалеченной нашими снарядами, но и такой, какой она выглядит накануне битвы. Иногда кажется, что идешь по двору Круппа или Шкоды… В этом показе силы врага чувствуется наша уверенность, наша сила. Мы знаем, что у Гитлера еще много и самолетов, и танков. Решающие бои еще впереди. Но эта выставка германской силы говорит и о мощи Красной Армии. «Вот такого врага мы били и будем бить», — скажет себе каждый посетитель».

Это — в связи с выставкой. Но есть в его статье и строки, возвращающие нас к июньским дням сорок первого года:

«Июнь. Зеленые деревья. Кто не оглянется хотя бы на минуту назад, не вспомнит 21 июня 1941 года? Тогда москвичи шутили, пели, мечтали. А дивизии Гитлера уже готовились перейти границы. Враг напал исподтишка. Он много выгадал. Но он пробудил в нашем народе смертельную ненависть. С тех пор мы увидели столько горя, что наше сердце стало другим. Кажется, оно сейчас из железа. Воспоминания не ослабляют нашей воли. Мы еще не рассчитались с гитлеровцами за тот июнь, за все пережитое нашим народом…»

В очерке «Два года в боях» Евгений Габрилович рассказывает о летчиках полка майора Гаврилова, летавших 22 июня сорок первого года на свою первую бомбежку. Бомбардировщики вылетели без прикрытия истребителей, немцы застали их врасплох, а выхода не было — надо было драться. Он приводит несколько эпизодов.