Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

В бригаде хорошо понимали, что затишье скоро кончится, и готовились к оборонительным боям. Были разработаны пять возможных вариантов боевых действий. Вскоре после начала на-ступления немцев стало ясно, что бригаде предстоит действовать по второму варианту. Вот откуда название очерка…

Прошли два дня беспрерывных ожесточенных боев. Бригада несла потери, Симонов их не замалчивает. Но все-таки немцы потерпели поражение. Много было драматических эпизодов, об одном из них Симонов рассказал подробнее:

«Тигры» понесли тяжелые потери, но все-таки обошли левофланговый батальон, вышли ему в тыл и стали прорываться через позиции мотопехоты. За ними плотнее, чем обычно, шла немецкая пехота. Положение становилось критическим. Исход боя зависел от того, высидит ли мотобатальон в окопах, пропустит ли через себя танки или же не выдержит и начнет отходить.

Но недаром всю весну мотопехоту обкатывали собственными танками… И когда сейчас уже вражеские танки прошли через нашу мотопехоту, бойцы дрались до последнего. Они сожгли семь «тигров»: оказалось, что и у «тигров» от метко брошенной противотанковой гранаты рвутся гусеницы и они тоже не хуже других танков горят от метко пущенной зажигательной бутылки… Имея в тылу вражеские танки, мотопехота отбила атаку немцев с фронта.

Симонов рассказывает о горькой судьбе командира бригады Петрушина. Война ему далась нелегко. В бой он вступил впервые 4 июля сорок первого года за Владимиром-Волынским. Пережил горечь отступления. Он много потерял в эту войну. В самом начале войны на станции Сарны немецкие самолеты, пикировавшие на поезд с детьми и женщинами, принесли ему непоправимое горе: осколками немецкой бомбы у его жены оторвало руку, а пятилетний сын исчез неизвестно куда. Брат полковника Николая Петрушина, директор семилетки, лейтенант, был ранен и пропал без вести. Жену брата повесили немцы. От матери, оставшейся за линией фронта, уже полтора года нет никаких известий.

«Как он ни привык к ощущению одиночества и разрушенного дома, — пишет Симонов о Петрушине, — когда вспоминал обо всем этом, у него неизменно сжималось сердце, и если он думал сейчас о немцах, у него появлялось то холодное спокойствие человека, который ненавидит давно, безгранично, ненавидит без громких слов, без волнений, без истерики и именно поэтому ненавидит особенно сильно и страшно».

Петрушин изображен в очерке как талантливый командир с огромной выдержкой и тактическим искусством, способный в самые критические часы боя удержать свои позиции, выиграть тот самый бой, который Симонов видел с НП.

Конечно, не все, что увидел и услышал Симонов, вошло в очерк. Не включил он услышанные солдатские шутки о «катюшах», например, во время залпа: «Катюша» уши продувает немцам, а то заложило небось». Но эти вещи распространялись уже не через газету, а всевозможными другими способами…

Через несколько дней Симонов принес нам еще один большой очерк, тянувший не менее чем на шесть газетных подвалов! Напечатать такую «простыню» во время наступления, когда газету захлестывает поток оперативных материалов, было невозможно, и Симонов с нашего согласия отдал его в журнал «Октябрь».

Неисчислимы подвиги, совершенные советскими воинами на Курской дуге. В ту пору мы не успевали рассказать даже обо всех самых ярких героях боев. Полагаю, что и до сих пор, спустя почти пятьдесят лет после войны, о большинстве не рассказано. Никакая фантазия не могла бы изобразить то, что происходило в действительности на этом фронте. Наши спецкоры по Воронежскому фронту передали небольшую заметку под заголовком «Благородный поступок сержанта Копацо».

Гвардеец Иван Копацо тянул провод. Кругом рвались мины. Окончив работу, пополз обратно и вдруг увидел раненого младшего лейтенанта из своей роты. Копацо подполз к нему и узнал, что у него прострелены обе ноги. Сержант пытался оказать ему помощь, но тут же был ранен сам. Между тем атакующие немцы приближались.

— Оставь меня, Копацо. Ты сам ранен, — сказал младший лейтенант.

Сержант молча привязал раненого к себе обмотками и пополз через поле, таща за собой командира. От непосильного напряжения, от боли он вскоре потерял сознание. Когда очнулся, то увидел в ста метрах группу немцев. Они стреляли из автоматов. Копацо прикрыл своим телом младшего лейтенанта и начал отстреливаться. Первый его выстрел был удачен — сразил вражеского автоматчика. Кончились патроны. Собрав последние силы, Копацо бросил гранату. Немецкие автоматчики скрылись, и Копацо пополз дальше. Так прополз полтора километра. Очнулся сержант в санитарной палатке. Рядом с ним на койке лежал спасенный им офицер.

Эпизод фантастический. Читая заметку в верстке, я уже было занес над ней карандаш: не мог разобрать, где здесь фантазия, а где действительность. Но меня убедили мои коллеги притащили минувшие номера газеты, напомнили и показали эпизоды еще посильнее.

Четвертый день идет судебный процесс о зверствах фашистов и их пособников в Краснодарском крае. Страшно читать отчет о заседаниях Военного трибунала. Мы знали, что творили немцы на захваченных землях. Но, собранные вместе и обнародованные на процессе, факты открывают такую картину террора, убийств, злодеяний, которая не укладывается в голове.

Ежедневно газета публикует репортажи наших корреспондентов из зала суда. Один из них называется «Свидетели». Никто из них, рассказывают спецкоры, не может говорить спокойно. Врач Козельский рассказывает о «душегубках». Только одна мысль о том, что происходит в кузовах этих машин, свидетельствует он, леденит сердце. А немцы? Пока «душегубка» совершала очередной рейс, смеялись, закусывали. Отравив смертельным газом сорок два ребенка, Мейер и Эйке продолжали пировать…

Семьдесят лет священнику Георгиевской церкви. Много повидал он на своем веку. Признается, что до прихода немцев в Краснодар думал, что они культурные люди. Теперь он увидел, какие это звери. Рассказывает о целой семье, уничтоженной немцами вместе с детьми, и восклицает:

— Дети-то в чем виноваты? Крошки… Нет слов, чтобы выразить горе мое. Свидетельствую перед всем миром, перед русским народом о таком злодеянии немецких извергов.

Военный трибунал приговорил пособников фашистов к смертной казни через повешение. Он установил и имена немецких истязателей и убийц, но они успели удрать с отступающими войсками. Это — командующий 17-й армией генерал-полковник Руоф, шеф краснодарского гестапо полковник Кристман, заместитель шефа капитан Раббе и еще 12 немецких офицеров. Я привел эти имена потому, что, может быть, каким-либо путем удастся узнать, настигла их кара человеческая, или до сих пор они скрываются с благословения неофашистов?