Евгений Анисимов - Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

Однако мы знаем, что не все, попавшие в сыск, были преступниками (аресту подвергались, как сказано выше, доносчики, свидетели, подозрительные люди). В нашем распоряжении есть довольно полные данные о приговорах, вынесенных в Тайной канцелярии в 1732–1733 гг. ( Табл. 1–3 Приложения). Всего за два года были приговорены к разным наказаниям 395 человек (т. е. в среднем по 200 человек). Иначе говоря, если в 1730-е гг. вынесли приговоры в отношении около 2200 человек, то в пропорции за весь период 1715—1790-х гг, — в отношении примерно 17 800 человек. Но и приговоры были разные. Одних отпускали без наказания, других, перед тем как отпустить на все четыре стороны, наказывали кнутом, батогами, плетью («ж… разрумянивали», «память к ж… пришивали», «ижицу прописывали» и т. д., есть еще не менее 80 синонимов этой популярной в России воспитательной операции) с разной степенью суровости, третьих без наказания отправляли в ссылку, четвертых, наконец, наказывали поркой, уродовали клещами, ножом, клеймами и т. д. и затем ссылали на каторгу. Таблица 6 Приложения содержит данные (с некоторыми пропусками) о сосланных на каторгу и в ссылку за 1725–1761 гг. Таких ссыльных было 1616 человек. Если в среднем в течение 35 лет ссылали ежегодно по 46 человек, то за 1715–1799 гг. число ссыльных должно составить около 4000 человек.

Много это или мало? И на этот вопрос я не берусь ответить определенно. В абсолютных цифрах эти данные, например, для XX в. кажутся ничтожными. Согласно третьему тому «Ленинградского мартиролога 1937–1938 гг.» (СПб., 1998. С. 587) только за ноябрь 1937 г. и только в Ленинграде и области было расстреляно 3859 человек. Можно рассмотреть пропорцию общей численности репрессированных по политическим мотивам к численности населения. Так, если считать, что в 1730–1740 гг. в России было не более 18 млн человек, а в сыск попадало не более 7000 человек, то в сыске оказалась ничтожная доля процента. Но очевидно, что эффект деятельности политического сыска определяется не только общей численностью репрессированных, но и многими другими обстоятельствами и факторами, в том числе самим Государственным страхом, который «излучал» сыск, молвой, показательными казнями и т. д.

Нужно согласиться с Т.В. Черниковой, которая писала применительно ко времени «бироновщины», что «в исторической литературе масштаб деятельности Тайной канцелярии завышен». Она же основательно оспорила бродившие не одно столетие по литературе цифры мемуариста Манштейна о ссылке во времена правления Анны Ивановны 20 000 человек. Вместе с тем отметим, что 1730-е годы хотя и не стали временем кровавых репрессий «немецких временщиков», как это изображается в романах и в некоторых научных трудах, а число дел, заведенных в сыске в это десятилетие, меньше, чем в 1740-е или 1750-е гг., тем не менее анненская эпоха кажется более суровой, чем времена Елизаветы Петровны. Из Таблицы 6 Приложения следует, что при Анне, правившей Россией десять лет, в ссылку и на каторгу отправились не по своей воле 668 человек, или 41, 3 % от общей массы сосланных в течение 1725–1761 гг. (1616 человек), в то время как за двадцатилетнее царствование Елизаветы (1742–1761 гг.) туда сослали 711 человек В 1725–1730 гг. в среднем ссылали по 39, 5 человек в год, в 1730–1740 гг. — 60, 7 человек в год, то в 1742–1761 гг. — в среднем всего по 35, 6 человек в год. Мягче стали при гуманной дочери Петра и наказания «в дорогу». Как видно из Таблицы 5, при Анне Ивановне из 653 преступников кнут (в том числе в сочетании с другими наказаниями) получили 553 человека, или 87, 1 %. При Елизавете произошло заметное (почта в два раза) уменьшение числа приговоров типа «кнут, вырывание ноздрей». Одновременно при Елизавете за счет сокращения наказаний кнутом возросло число наказаний плетью и батогами. При Анне плетью и батогами было наказано 30 человек (или 4,6 % от 653), при Елизавете — 87, или 12 % от 693. Иначе говоря, при Елизавете произошло увеличение доли наказаний плетью и батогами почти в три раза. Тем из читателей, кому переход от кнута к плети или батогам покажется смехотворным свидетельством гуманитарного прогресса в России, могли бы возразить те 87 преступников, которые были приговорены при Елизавете не к смертоносному наказанию кнутом, отрывавшему куски мяса от тела, а к плети или батогам. К этому хору могли бы присоединиться и все те, кто при гуманной Елизавете не был казнен смертью, а был наказан кнутом и поэтому получил шанс выжить.

Одновременно мы можем с уверенностью утверждать, что к середине XVIII в., и особенно — со времени вступления на престол в 1762 г. Екатерины II, в политическом сыске исчезают особо свирепые пытки. В отличие от других стран (Франции, Пруссии и др.) в России во второй половине XVIII в. не устраивают и такие средневековые казни, как сожжение, колесование или четвертование. На политический сыск стали оказывать сильное влияние идеи Просвещения. И хотя люди, конечно, боялись ведомства Степана Шешковского, но все-таки это был не тот страх, который сковывал современников и подданных Петра Великого или Анны Ивановны. В журнале Тайной канцелярии за январь 1724 г. сохранилась выразительнейшая запись о приведенном в сыск изветчике Михаиле Козмине, который поначалу на вопрос генерала Ушакова сказал, что он действительно «о государеве слове сказывал, а потом по вопросам же ничего не ответствовал и дражал знатно от страху, и как вывели ево в другую светлицу и оной Козмин, упал и лежал без памяти, и дражал же, и для того отдан по-прежнему под арест» (9–4, 4). Через двадцать — тридцать лет, при Елизавете и Екатерине II, людям стало казаться, что мрачные времена ушли навсегда…

Но XVIII век вдруг кончился делом, которое вернуло к страшным воспоминаниям о Преображенском приказе и Тайной канцелярии, причем приговор и экзекуция по этому делу оказались столь же суровыми, как и во времена Петра I. Речь идет о деле полковника гвардии Евграфа Грузинова, начатом при Павле I в 1800 г. Грузинов, ранее один из телохранителей Павла I, был внезапно заподозрен государем в чем-то преступном и выслан на родину — в Черкасск Здесь его обвинили в произнесении «дерзновенных и ругательных против государя императора изречений» и в сочинении двух бумаг, якобы говорящих о намерениях автора ниспровергнул, существующий государственный строй.

С «изречениями» горячего грузина, раздосадованного на государя за отставку и удаление от двора в захолустье, было все ясно: публично, в присутствии посторонних людей полковник отозвался о государе такими словами, «от одной мысли о которых, — писал следователь генерал Кожин, — содрогается сердце каждого верноподданного», да еще и прибавил с вызовом: «Поезжайте куда хотите и просите на меня», что и было сделано доносчиком.

Грузинов был казнен мучительнейшим образом — запорот кнутом до смерти (374, 260).