Армин Молер - Консервативная революция в германии 1918-1932

Если же принимать во внимание ярко выраженную литературную составляющую «Консервативной революции», то классификация по журналам влечет за собой создание еще большего количества контуров, чем организационная градация. Вокруг большинства из отмеченных в нашей библиографии журналов формировались кружки «преданных» читателей. Были читатели журнала Церера «Действие», были читатели «Европейского ревю» принца Раона, равно как были читатели журнала «Молот», издаваемого Теодором Фри-чем — круг каждого был достаточно четко очерчен.

Нечто аналогичное можно сказать и про попытки осуществить классификацию на основании издательств. Разумеется, издательства обладали самой различной «насыщенностью». Имелись большие издательские предприятия, как, например, издательство Дидерихса в Иене, издательство Лангена-Мюллера в Мюнхене или Колера в Дрездене. Там консервативнореволюционные произведения весьма охотно принимались в работу, но, тем не менее, не определяли полностью издательский ассортимент. Другие крупные издательские дома — «Ганзейское издательство» в Гамбурге, Герхарда Шталлинга в Ольденбурге или издательство Ф. Леманна в Мюнхене обладали особым политическим характером, но даже у них можно было найти книги, относящиеся к другим течениям. В их ассортименте мирно уживались книги, относящиеся к совершенно разным группам «немецкого движения». Иначе обстоят дела в тех издательствах, где принятая рукопись автоматически означает приверженность определенному направлению. Издательство Фоггенрайтер в Потсдаме было «бюндише», издательство Адольфа Кляйна в Лейпциге — «фёлыеише», издательство Фрундсберга в Берлине — «национальнореволюционное». Острие вершины в этой иерархии образуется фирмами, которые были созданы и в итоге работали на определенное лицо и небольшую группу людей: «Издательство Людендорфа» в Мюнхене или же берлинское издательство «Сопротивление», работавшее на Никита.

Другая возможная объективная классификация, с которой нередко сталкивались при работе с нашим материалом, была предпринята на основании ландшафтов. Между двумя мировыми войнами локальная и племенная дифференциация Германии ещё не была полностью устранена. Откуда прибывает какое-то явление или где оно происходит, нередко могло быть определяющей суть отличительной чертой. Весьма характерно, что Эрнст Юнгер группировал свои записи бесед с деятелями движения по пространственному принципу. Он выделял «берлинскую группу» (Никиш, Фридрих Юнгер, Хилынер), отличал ее от «гамбургской группы» (Штапель, А. Гюнтер), а их свою очередь отличал от «мюнхенцев» (Гитлер, Людендорф). Однако если принять во внимание, что наполовину шваб, наполовину силезец Эрнст Никиш ассоциировался с Берлином, а коренной пруссак Людендорф с Баварией, то классификацию на основании ландшафтов едва ли можно считать безупречной.

Кроме этого нельзя сбрасывать со счетов, что почти все заметные фигуры в НСДАП происходили из пограничных районов в их разнообразии от Судет до Рейнской области, но это фактически никак не учитывается в схеме, предложенной Эрнстом Юнгером. В рамках «Консервативной революции» линия по реке Майн, которая традиционно разделяет Германию на католический юг и протестантский север, означает больше, чем просто пограничная линия, и даже больше, чем линия немецкой судьбы. Существует мнение, что германское пространство, которое никогда не было завоевано римскими легионами, изыскивало для себя иные возможности, нежели территории, которые оказались на «римской орбите». Именно в этих «независимых» районах происходит интеллектуальная шлифовка политической системы мира, что является даром тому же самому Западу, но ведущему к его постепенному разрушению, так как формирование политической воли природными стихиями, может вызвать как покорение пространства, так и голод на этих новых землях. Один из критиков выводит национал-большевизм именно отсюда: «Мы мыслим пристрастными символами о сторонах света, против цивилизованно-капиталистического Запада, против римско-католического Юга, но во имя крестьянскогерманского Севера и варварски-болыпевистского Востока». Подобное условное деление сторон света мы вновь и вновь будем встречать в наследии «Консервативной революции», впрочем, не во всех случаях оценки (в первую очередь Юга и Востока) будут одинаковыми.

Однако ни место происхождения, ни пейзаж, в котором свершается действо, ни символьное использование ландшафта не могут дать четкие разъяснения — ландшафт остается лишь одним из факторов, на основании которых можно предпринять классификацию. Если использовать одновременно и организационный принцип, и издательско-журнальный, и ландшафтный, то возникнет форменный хаос, ожидаемое упорядочивание так и не произойдет. Как результат, необходимо сделать несколько просек. Разделение согласно общей политической структуры того времени не может быть исчерпывающим. На это уже указывалось в процитированном выше письме Ганса Шварца: «То, что происходило в период между 1918 и 1932 годами не поддается не только литературному учету. Постороннему человеку будет очень сложно распутать этот клубок взаимоотношений». Лучше всего придерживаться мысли, которая была заложена в основу описания дома на Моц-штрассе: ядром всего являются люди.

По данной причине консервативно-революционное движение описываемого нами периода это в первую очередь переплетение людей. Само же движение по сути своей состояло из нескольких сотен человек, которые в большинстве своём были хорошо знакомы друг с другом, которые были связаны между собой разнообразными чувствами и общими устремлениями.

Конечно же, группы приверженцев состояли не только из величин, что относится к фёлькише, бюнди-ше и движению Ландфольк. Однако если не принимать во внимание «реликтовые партии», то это не имеет никакого значения. «Консервативную революцию» творили отдельные личности, которые вовсе не входили в состав тех партий, так как они не находят в них востребованной нормы, именно по этой причине они отстранялись от крупных политических партий.

Можно ли подвести под все личности один общей социальный знаменатель? Можно ли в данном случае градировать консервативно-революционное движение с социологических позиций? Подобному искушению поддаются в первую очередь марксисты, очень часто занимаясь оценкой мировоззрения, стоя именно на таком «фундаменте».

При этом национальный взгляд на вещи трактуется всего лишь как романтическое бегство от реальности, предпринятое затертыми между пролетариатом и крупной буржуазией представителями среднего класса и мелкого бизнеса. В то же самое время младоконсервативные воззрения марксисты представляют как защитную реакцию как раз той самой крупной буржуазии против набирающего силу четвертого сословия. Национал-революционерам отдали на откуп честное намерение свергнуть буржуазно-гражданское господство. Поскольку речь шла большей частью о привыкших подчиняться приказам фронтовых офицерах, которые оказались не в состоянии включиться в пролетарское движение, то их революционный импульс, вызванный романтическими порывами, был непроизвольным, а потому непреднамеренно якобы оказал помощь капитализму, который воспользовался национал-революционерами в качестве неистовых «наемников».