Теодор Моммзен - Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

Однако и в этой сфере встречаются положительные явления. Как раз эти области дали, правда, не из среды профессиональных софистов, а из среды ученых другого направления, которых здесь тоже было немало, лучших представителей эллинизма этой эпохи: преподавателя философии Диона из Прусы в Вифинии при Веспасиане и Траяне и медика Галена из Пергама, императорского врача при дворах Марка Аврелия и Севера.

В Галене особенно приятно поражает соединение тонких манер светского человека и придворного с общим литературным и философским образованием, что в эту эпоху вообще часто встречается у врачей 218 . Вифинец Дион из Прусы проявляет тот же высоконравственный образ мыслей и ясное понимание окружающей действительности, как и херонеец Плутарх, которого он даже превосходит по образности выражений, практической энергии, тонкости и находчивости в изложении и по умению сочетать серьезное содержание с легкой формой. Лучшие из его произведений — фантастическое повествование об идеальном эллине до изобретения городов и денег; речь, обращенная к родосцам, единственным сохранившимся в то время представителям эллинизма; изображение жизни современных ему эллинов в запустелой Ольвии, а также в роскошных условиях Никомедии и Тарса; увещания, призывающие отдельных лиц к серьезному образу жизни и всех к миру и согласию, — убедительно свидетельствуют о том, что и к малоазийскому эллинизму эпохи империи применимы слова поэта: «Солнце остается солнцем и на закате».

Единственным большим государством, граничившим с Римской империей, было Иранское царство 219 , основу которого составляла та народность, которая в древности, как и в наши дни, обычно упоминается под именем персов. Персы впервые получили государственные формы от древнеперсидского царского рода Ахеменидов и от первого великого царя из этого рода Кира; в религиозном отношении их объединяла вера в Ахура Мазду и Митру. Ни один из культурных народов древности не разрешил проблемы национального объединения так рано и в такой законченной форме. На юге область распространения иранских племен доходила до Индийского океана, на севере — до Каспийского моря; на северо-востоке внутренние азиатские степи были постоянным местом столкновений между оседлыми персами и кочевыми племенами Турана. На востоке громадные горные цепи отделяли их от индусов. В западной Азии три великих народа рано столкнулись друг с другом, причем каждый из них теснил остальных: это были эллины, устремившиеся из Европы на малоазийский берег, затем арамейские народности, надвигавшиеся из Аравии и Сирии в северном и северо-восточном направлении и устремившиеся главным образом в долину Евфрата, и, наконец, иранские племена, которые жили не только на всем пространстве до самого Тира, но проникли также в Армению и Каппадокию; что касается прочих первоначальных жителей этих обширных территорий, то они не выдержали натиска пришельцев и исчезли. В эпоху Ахеменидов, представлявшую собой кульминационный пункт могущества Ирана, иранское господство распространялось во всех направлениях на страны, расположенные за пределами этих обширных областей, и особенно далеко на запад. Не считая того времени, когда Туран взял верх над Ираном и сельджуки и монголы господствовали над персами, настоящее иноземное владычество устанавливалось над ядром иранских племен только дважды: при Александре Македонском и его ближайших преемниках и при арабских халифах, да и то оба раза лишь на сравнительно короткий срок; жители восточных областей, в одном случае парфяне, в другом — население Древней Бактрии, не только быстро сбрасывали иго чужестранцев, но и вытесняли их из западной части страны, где жили родственные им племена.

Когда римляне в последний период республики, заняв Сирию, вступили в непосредственное соприкосновение с Ираном, они дошли до границ возрожденного парфянами Персидского царства, о котором нам уже несколько раз приходилось упоминать выше; здесь надлежит резюмировать то немногое, что известно об особенностях этого царства, имевшего столь разностороннее влияние на судьбу соседнего государства. Конечно, на большинство вопросов, которые встают при этом перед исследователем, традиция не дает ответа. Писатели Запада сообщают об условиях внутренней жизни своих соседей и врагов, парфян, лишь случайные сведения, своей отрывочностью легко вводящие в заблуждение; на Востоке вообще едва умели фиксировать и хранить память об исторических событиях; в особенности же это относится к эпохе Аршакидов, которая, как и предшествовавшая эпоха чужеземного владычества Селевкидов, представлялась позднейшим иранцам временем незаконной узурпации между двумя периодами древнего и нового Персидского царства — Ахеменидами и Сассанидами; эти пять веков как бы вычеркиваются 220 из истории Ирана, точно их не бывало.

Точка зрения, на которую тем самым встают придворные историографы сассанидской династии, характерна скорее для легитимистско-династических воззрений персидской знати, чем для иранской нации. Правда, писатели ранней империи характеризуют язык парфян, родина которых приблизительно соответствует нынешнему Хорасану, как нечто среднее между мидийским и скифским языками, т. е. как диалект не чисто иранский; согласно этому объяснению, на парфян смотрели как на переселенцев из страны скифов, и в этом смысле их имя истолковывается в значений «беглые люди», или «беженцы»; основателя династии Аршака некоторые, правда, считают бактрийцем, но другие, напротив, — скифом из Меотиды. То, что их князья не избрали своей резиденцией Селевкию на Тигре, но разбили свою зимнюю стоянку близ нее, у Ктесифоыа, объясняется тем, что они не хотели ставить свои скифские войска в богатых торговых городах.

Многое в образе жизни и обычаях парфян отлично от иранских нравов и напоминает привычки номадов: на коне они вершат свои дела и едят, и свободный человек никогда не ходит пешком. Нет никакого сомнения, что парфяне, имя которых единственное из имен всех племен той местности не упоминается в священных книгах персов, чужды собственно Ирану, родине Ахеменидов и магов. Антагонизм этого Ирана по отношению к роду властителей, вышедшему из некультурной и наполовину чуждой иранцам области, а также по отношению к их ближайшему окружению, этот антагонизм, о котором римские писатели не без удовольствия узнавали от своих соседей-персов, существовал, непрестанно усиливаясь, во все время господства Арша-кидов, пока в конце концов не привел к падению этой династии. Но владычество Аршакидов еще нельзя считать господством иностранцев. Парфянской национальности и парфянской земле не было предоставлено никаких преимуществ. В качестве резиденции Аршакидов упоминается, правда, и парфянский город Гекатомпил, но главным местопребыванием их служили летом Экбатана (Гамадан) или, как и при Ахеменидах, Раги, а зимой, как уже было сказано, лагерный город Ктесифон или Вавилон на крайней западной границе царства. Наследственная усыпальница осталась в парфянском городе Ниесе, но позднее для этой цели чаще служила Арбела в Ассирии. Бедная и отдаленная родина парфян была совершенно непригодна для пышной придворной жизни и для имевших большое значение сношений с Западом, особенно при позднейших Аршакидах. Главной страной точно так же, как и при Ахеменидах, оставалась Мидия. И даже если Арша-киды действительно были скифского происхождения, важно не то, чем они были, но то, чем они хотели быть; а они считали себя преемниками Кира и Дария и выдавали себя за таковых. Как семь персидских родоначальников устранили Ахеменида и возвели на престол Дария, восстановив тем самым законную власть, так другие семь лиц свергли чужеземное македонское владычество и предоставили трон царю Аршаку. С этим патриотическим преданием связано и то обстоятельство, что первому Аршаку приписали впоследствии вместо скифского происхождения бактрийское. Костюмы и этикет при дворе Ар-шакидов были персидские; после того как царь Митридат I распространил свое владычество до Инда и Тигра, династия заменила простой царский титул титулом царя царей, как это было при Ахеменидах, и остроконечную скифскую шапку — высокой украшенной жемчугом тиарой; на монетах царь изображается с луком в руках, как Дарий. Пришедшая в страну вместе с Аршакидами аристократия, без сомнения, сильно смешавшаяся со старой туземной аристократией, тоже переняла персидские обычаи и костюмы, а большей частью и персидские имена; рассказывали, что солдаты парфянского войска, сражавшегося с Крассом, носили лохматые волосы на скифский лад, а предводитель расчесывал волосы по мидийской моде, на прямой пробор, и красил лицо.