Гасан Гусейнов - История всего: лекции о мифе

Так, мотив изображенных на щите двух городов — мирного и осажденного — вновь возникает в речи Ахилла к Приаму: судьба самого Ахилла представлена в ней звеном, связующим мирный град Пелея и осажденную Трою.

Укажем лишь на одну из очевидных параллелей (мотив жертвоприношения Ифигении): в войне между Афинами и Елевсином, изображенной, по Агаллию, на щите Ахилла, Эрехтею было предсказано, что он и Афины одержат победу над Евмолпом и Елевсином, если Эрехтей принесет в жертву свою дочь; сделав это, Эрехтей убил Евмолпа и взял верх над Елевсином.

Принято сравнивать творенье гомеровского Гефеста с эпигонским щитом Геракла одноименной поэмы, которую приписывали Гесиоду, а современные исследователи датируют VI в. до н. э. Для сравнения приведу схему сюжетов, выполненную П. Фридлендером. См.: Friedländer Р. Herakles: Sagengeschichtliche Untersuchungen. В., 1907, S. 108—120: Новейший подход к проблеме архаической композиции см.: Гордезиани Р. В. Проблемы композиционной организации в раннегреческом эпосе. — В кн.: А. Ф. Лосеву к 90-летию со дня рождения. Тбилиси, 1983, с. 74—89.

По следующей генеалогической схеме: Ойнопион ослепляет Ориона за насилие, совершенное сыном Посейдона над Меропой. О том, что изображения на щите воспринимались в античности как предмет отнюдь не для произвольного истолкования, астральные же мотивы — как карта звездного неба, свидетельствует Овидий в «Метаморфозах».

Гомер. Илиада. / Пер. Н. И. Гнедича. Л.: Наука, 1990

Мифология Дедала исследуется в кн.: Лосев, А. Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. — М.: 1957, с. 126—142, 212—234.

Мотив Ориона — попутчика героя поколения Ахилла встречается в V песне «Одиссеи»: здесь Калипсо сравнивает судьбу Ориона с преследованиями богами ее возлюбленного: Боги ревнивые, сколь вы безжалостно к нам непреклонны! Вас раздражает, когда мы, богини, приемлем на ложе Смертного мужа и нам он становится милым супругом. Так Орион светоносною Эос был некогда избран; Гнали его вы, живущие легкою жизнию боги, Гнали до тех пор, пока златотронныя он Артемиды Тихой стрелою в Ортигии не был внезапно застрелен. (Пер. В. А. Жуковского) Созвездие Ориона называется затем среди главных ориентиров Одиссея; ср. также соседство Ахилла, Аякса (погибшего от горя, что не получил доспехи Ахилла, и похороненного Фетидою), Миноса и Ориона в загробном царстве. В духе солярно-метеорологической теории мифа следовало бы добавить, что курс Одиссея в пути к острову Феаков практически тождествен пути Ахилла, чей щит — еще и карта в дороге к островам Блаженных. Одиссей: Волопас — Большая Медведица — Телец (Плеяды — Орион; Ахилл; Сев. Корона — Большая Медведица — Телец (Плеяды и Гиалы) — Орион. Как известно. Волопас и Северная Корона — созвездия-соседи, расстояние между которыми (т. е. между α Волопаса, Арктуром, и α Северной Короны, Геммой) чуть больше 5 градусов. Итак, вместе с доставшимися ему доспехами Ахилла Одиссей на первых порах наследует и его маршрут. Ср. также миф об очищении Гефестом Пелопса у Океана. Любопытно, что в «Метаморфозах» Овидия Одиссей, оспаривая у Аякса право на щит Ахилла, заявляет, что Аякс «не понимает» (nonintelligit) изображенного Гефестом, а значит, щит ему и не нужен.

Изобретатель пилы и циркуля, жертва Дедала и даже сын Ойнопиона, Талос — не только стоит на полпути от Дедала к Гефесту, но оказывается и важнейшим закадровым двойником Ахилла; мифограф Птолемей Перепел сообщает редкий вариант мифа об «Ахиллесовой пяте»: Хирон выкопал в Паллене тело гиганта Дамиса и, вырезав у того астрагал (лодыжку), снабдил им ногу Ахилла, умастив ее снадобьями. Преследуемый Аполлоном Ахилл потерял астрагал и этим погубил себя. Нельзя не упомянуть здесь и того обстоятельства, что мотив астрагала связывает Ахилла и с Патроклом: именно играя в бабки (в астрагал) с Клитонимом, сыном Амфидаманта, Патрокл в ссоре убил его и вместе с отцом бежал к Пелею, отцу Ахилла. Мы не ошибемся, если заявим, что «предметный» (астрагал) и «событийный» (судьба Ахилла) стержни мифа принадлежат различным стадиям оформления его в повествование. Господство письменной культурой традиции вытеснило тот способ повествования, который был преимущественно ориентирован на вещи Мнемозины.

В качестве иллюстрации приведем фрагмент из V главы составленного Фотием конспекта сочинения Птолемея Перепела «Невероятные происшествия», рассказывающей о происхождении сказочного растения псалаканфы, увенчанные которым кони одерживают победы в ристаниях. «Говорят, нимфа Псалаканфа родилась на острове Икарии. Проникнувшись страстью к Дионису, она помогла ему сочетаться с Ариадной, чтоб за это самой сойтись с ним. Но так как Дионис не захотел этого, Псалаканфа стала злоумышлять против Ариадны. В гневе Дионис превратил ее в растение, но раскаялся в содеянном и почтил растение, увенчав им Ариадну, а венок, поместив на небо. Одни говорят, что растение это было похоже на полынь, другие — что на душистый донник. Как говорит эретриец Афинодор в восьмой главе своих записок, Фетида и Медея в Фессалии вели спор о том, кто красивее, а судьею выбрали Идоменея. Тот присудил победу Фетиде, а разгневанная Медея сказала, что критяне навеки пребудут лжецами, и Идоменею предрекла, что, солгав как третейский судья, он больше никогда не произнесет правдивого слова. Вот почему критян зовут лжецами». Источник Птолемея Перепела, к сожалению, установить не удается: выписки Фотия из его трактата носят довольно случайный характер. Но параллелизм Псалаканфа против Ариадны, Фетида против Медеи обогащает понимание местоположения Ахилла между фессалийской колдуньей и колхидской ведьмой.

Wilamowitz-Moellendorff U. von. Kleine Schriften. В., 1937, V, 2, S. 58.

Например, Сократ: «Глуп и тот, кто надеется запечатлеть в письменах свое знание, и тот, кто потом вознамерится извлечь это знание из письмен нетронутым и годным к употреблению».

Процедура чтения, воспитания, порождения протекает, по Сократу, в соответствии с общей парадигмой.

Так, Тезей соседствует с калидонскими охотниками и на некоторых других чернофигурных вазах (например, килик Главкита и Архикла, ок. 540 г. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства), но отделить декоративные возможности сюжетов от их мифологических сцеплений поможет только статистический анализ.

таком употреблении расписной посуды говорят надписи на вазах, в которых ученик видел только узор (ср. наличие ряда памятников греческой вазописи с узорами «под текст»), а грамотный учитель — подспорье. См.: Kretschmer Р. Die griechische Vaseninschriften. Güterloh, 1894. Со временем загадочность письма сойдет на нет, но одновременно будет утрачена и прозрачная значимость изобразительных элементов вазописного текста. Такова, например, судьба грифонов и сфинг, присутствие которых на вазах означало: «Отгадай!». Хотя вазописцы долго будут помнить это знаменование (из краснофигурных укажем на упоминаемую выше вазу Дуриса, где сфинга на шлеме Афины дразнит мифолога-традиционалиста, или на ненадписанную вазу художника Пентесилеи (ок. 460 г. Мюнхен, Музей античного прикладного искусства), где микроскопическое изображение сфинги на шлеме Ахилла стыдливо предлагает разгадать хрестоматийный сюжет), преобладать будут все-таки декоративные функции столь выразительного чудовища. Вазописных сфинг следует сопоставлять с теми, которых велел изваять в камне любитель загадок Амасис.