Ричард Дженкинс - Вестминстерское аббатство

Вестминстерское аббатство описано во многих книгах, но зачастую эти описания вторичны или слишком традиционны. У талантливых писателей трудно отличить правду от выдумки. В эссе о чести Аддисон приводит фразу из эпитафии на памятнике лорду Ньюкаслу в северном трансепте: «Благородная семья, где все братья были доблестны, а все сестры — добродетельны». Через 100 лет Вашингтон Ирвинг заметил, что готические гробницы превосходят многословные «современные памятники» — как по внешнему виду, так и по надписям. В Средневековье, писал Ирвинг, умели говорить «просто и в то же время с достоинством, и я не знаю другой такой эпитафии, в которой дух семейной гордости и чести выразился бы столь совершенно, как та, в которой сказано, что “все братья были храбры, а все сестры — добродетельны”». Ирвинг неверно цитирует надпись, теряя аллитерацию («доблестны» и «добродетельны»), создававшую связь между женскими и мужскими качествами и в то же время их различавшую. Ирвинг приводит эпитафию как пример благородной простоты Средневековья, хотя в действительности она взята с памятника эпохи барокко, на что писатель не обращает внимания. Создается ощущение, что его впечатления взяты из книг, а не испытаны лично. Готорн, впервые посетив аббатство, также заметил «древнюю гробницу» с эпитафией о доблестных братьях и добродетельных сестрах; он упоминает о ней в записных книжках, однако полагают, что его «находка» была не спонтанной — вооруженный знаниями, Готорн целенаправленно искал эту эпитафию. Современный посетитель удивится словам, которые продолжают эту эпитафию: «Герцогиня была мудрой, веселой и ученой дамой, о чем свидетельствуют ее многочисленные книги», — щедрая дань интеллекту женщины. Эта герцогиня однажды написала, что она очень амбициозна (ее не интересуют красота, богатство или власть, но она хотела бы быть похороненной в Башне славы — и жить в памяти людей после смерти). Что ж, ее желание осуществилось.

Клише имеют свою пользу: люди прибегают к ним, чтобы выразить чувства — или хотя бы ожидания. Во многих описаниях аббатства, относящихся к различным эпохам, говорится о том, что здание наводит грусть, а самая характерная его черта — угрюмость. К XIX веку высказывания о запустении и разрушении почти исчезли, но ощущение мрачности, порождаемое собором, кажется, только усилилось. Оба эти факта связаны с реальностью: церковная жизнь в стенах аббатства возобновилась, а лондонский смог становился все гуще. Некоторые писатели XIX века в своих воспоминаниях отмечали, что внутренний интерьер церкви сделан из коричневого (даже темно-коричневого) камня, не подозревая, что причиной тому — осевшая на стенах копоть. Гилберт Скотт, пытаясь спасти интерьер собора, покрыл большую его часть шеллаком. Это не только не помогло, но и ухудшило ситуацию.

Для Аддисона аббатство было вечным «memento mori», местом размышлений о смерти:

Когда я нахожусь в серьезном настроении, то часто прихожу в Вестминстерское аббатство, в котором мрачность здания, само его предназначение вместе с торжественностью и осознанием того, какие люди погребены в нем, — настраивают на особый род меланхолии, печали, но при этом ощущения нельзя назвать неприятными.

Отметим, что Аддисон рассматривал это здание только как приют мертвых; он полагал, что аббатство не предназначено для живых, разве что призывает последних не забывать об усопших. В начале XX века Форд Мэдокс Форд выразился еще конкретнее — в его высказывании мрачность переходила в угрюмость, а серое в черное:

В мрачных черных монастырских помещениях нашей Вальгаллы… где возвышаются великие башни, хмурые и грязные, где воспоминания вдавливаются в черные стены, а фонтаны струятся в плачущем свете темных, ненужных клуатров, вбирающих в себя отталкивающие скелеты устаревших верований, устаревших стремлений и надежд; где все дворы и переходы старых зданий, кажется, шепчут об угасших добродетелях и пороках, былых наслаждениях и преступлениях… (и так далее. — Р. Дж. ).

Это нелицеприятное суждение отражает действительность, и довольно утомительная риторика Форда вторит высказываниям ранних, более сдержанных в своих оценках посетителей аббатства. Для Джона Уэсли, как и для Аддисона, посещение аббатства — этакое упражнение в сосредоточенности: «Однажды я предпринял серьезную прогулку среди надгробий Вестминстерского аббатства», — записал он в своем дневнике в феврале 1782 года. Карл Филипп Мориц, немец, посетивший Англию в 1782 году, писал: «Я видел аббатство в темный, мрачный день, соответствующий характеру этого места». Герой Диккенса, «путешественник не по торговым делам», восхищавшийся вечно сырым Лондоном, прибыл в аббатство холодной мартовской ночью и встретил там «довольно мрачное общество… вереницу могил среди древних арок и столбов». Вашингтон Ирвинг избрал для своего паломничества в аббатство конец года — «один из тех пасмурных и довольно хмурых дней в последнюю декаду осени, когда утренние и вечерние тени почти сливаются и окутывают сумраком окончание года… Казалось, сама погода тщится соответствовать скорбному величию старого массивного здания». В описании Ирвинга часто повторяются слова «скорбный», «темный», «грустный», «загадочный», «жуткий», «пустынный», «тихий», «бесшумный», еще чаще — «меланхоличный», «угрюмый», «мрачный».

Однако к тому времени, когда в аббатстве побывал Готорн, оно уже перестало восприниматься как заброшенное и пустынное, и первое потрясение Готорн получил, осознав, что здание прекрасно отреставрировано. Он также писал, что в погожий день аббатство не кажется мрачным; восхищаясь опорами, словно парящими над землей, Готорн радовался «солнечным лучам, падающим на стены, высвечивающим древний мрак с беспечностью летнего вечера». Невольно складывается впечатление, что мрачность — подлинная сущность здания, а вспышки света — лишь преходящие проблески в «слепящей тьме». Посетив собор Святого Павла, Готорн противопоставил его свет природе готической церкви, «тусклой и загадочной, с полумраком боковых нефов, интригующими сводчатыми арками, темными стенами, колоннами и мозаичным полом, витражами, затемненными даже тогда, когда свет пытается победить в этой церкви “вечный” вечер». Готорн и не подозревал, что его суждения о готике зависят от внешнего и внутреннего убранства одного здания — Вестминстерского аббатства, затемненного вековой лондонской копотью. Позднее, увидев соборы Йорка и Уорчестера, он понял, насколько различными могут быть впечатления от готики. Готорну нравился вид аббатства в туманный ноябрьский день, когда здание словно растворялось в воздухе. Он описывает «его священные пространства, темные и мрачные в неярком свете»; они словно возникают «из тумана, застывшего на полпути между посетителем и острой крышей аббатства». Это описание напоминает изображение горы на китайских рисунках — огромная вершина, выплывающая из пены облаков.