Саад Шазли - Форсирование Суэцкого канала

Нашим первым шагом было провести всестороннюю проверку точности учетных карточек. Затем мы внедрили автоматизацию и компьютеры, чтобы можно было призывать резервистов по частям, по дате демобилизации со срочной службы, по военной специальности и даже по второй военной специальности. Следующим шагом было открытие 100 мобилизационных центров в наиболее густонаселенных районах страны. (План состоял в создании 300–400 таких центров по всему Египту). Солдат, переходящий в резерв, должен сдать свое обмундирование на ближайшем мобилизационном пункте. Когда его призывают, он отправляется туда, обменивает свою гражданскую одежду на свою военную форму и отправляется в свою регулярную часть, где выполняет свои прежние обязанности среди своих старых знакомых. Со временем он направляется в специально сформированную резервную часть, вооружение и техника которой содержатся на складе и обслуживаются солдатами действительной службы. Мы подсчитали, что эти резервные части смогут начать действовать через 72 часа [1] Случайно узнав о частном визите в Египет начальника Генштаба Швеции, 26 июня 1972 года я пригласил его на ланч в наш офицерский клуб. Мы говорили о военных делах; но, когда я попросил его объяснить мне систему мобилизации в Швеции, он извинился, сказав, что Швеция строго нейтральная страна. Я оставил эту тему. Вернувшись домой, он, должно быть, понял, как много есть публикаций по этому вопросу. 4 августа он прислал мне письмо с приложением статей об этой системе и приглашением прислать двух офицеров на две недели для ее изучения. Я выбрал их на конкурсной основе, объяснил, что я хотел узнать, и 14 октября оба офицера, взволнованные, отправились в Стокгольм. Их последующий доклад убедил меня, что за девять лет в Египте может быть создана одна из самых лучших систем призыва в мире. Я благодарен шведам. .

Наша промежуточная система была введена в действие в июне 1972 года для первой с 1967 года партии новых резервистов. (Нам не удалось в срок создать 100 мобилизационных пунктов, так что не все резервисты попали в эту систему). Вторая партия военнослужащих была демобилизована в конце декабря 1972 года, а третья — в конце июня 1973 года: всего более 100 000 офицеров и рядовых. Мы немедленно стали практиковать обратный призыв. Система работала превосходно. По моим расчетам, резервисту нужно было 48 часов, чтобы явиться в свою прежнюю регулярную часть; но на практике большой процент призванных мог доложить о прибытии в течение 24 часов (я рад был узнать, что обычно это было к большой радости прежних сослуживцев). Части были готовы к бою через 48 часов.

С января по 1 октября 1973 года мы призывали наших резервистов 22 раза, иногда на несколько дней, иногда на две недели, а затем отпускали их. Мы отработали эту систему на практике. Еще важнее то, что противник привык к тому, что мы проводим мобилизацию. Это стало обычным делом.

23 сентября 1973 года мы начали еще одну мобилизацию, говоря резервистам, что их отпустят 7 октября. Еще одну партию резервистов мы призвали 30 сентября, обещая отпустить их 10 октября. В заключение 4 октября мы демобилизовали 20 000 резервистов (часть из них была призвана 27 сентября). Так мы усыпили подозрения противника. Я почувствовал облегчение, но вновь был слегка удивлен. Тщательный сбор информации показал бы, что во время двух последних мобилизаций мы вернули в действующие войска всех, кто был демобилизован с июня 1972 года. Другими словами, наша система прошла испытание войной. Система работала. Иногда я спрашиваю себя: как мы смогли бы обмануть противника, если бы не она?

Солдаты должны доверять тем, с кем они идут в бой. Этот принцип мы положили в основу нашей новой системы мобилизации. Они также должны доверять своему оружию. Я считаю аксиомой, что прежде чем взять на вооружение в боевых частях какое-то новое оружие, идею или концепцию, необходимо показать тем, чьи жизни от этого зависят, как они работают. В противном случае солдаты не буду доверять этим вещам, а значит, будут неправильно использовать их. Я постановил, что взятие на вооружение новых образцов оружия, новых идей и концепций должно проходить в два этапа. Первый состоит в проведении полномасштабного испытания целесообразности их использования в боевых условиях. Вместе с нашими техническими экспертами я посещал эти испытания. Требовалось провести несколько испытаний, чтобы приспособить проект к нашим условиям. Следующий этап включал ряд показов, опять же применительно к боевым условиям, для тех, кого касается новая концепция или устройство. Я посещал и эти показы тоже. Это означает, что темпы внедрения были размеренными, но зато мы добивались понимания и доверия.

Наши нововведения не ограничивались в основном новыми видами оружия. Возможно, мы применяли переносные противотанковые и зенитные ракеты в гораздо большем масштабе, чем ожидал противник, но сами эти виды оружия были хорошо известны. Основные нововведения лежали в области обучения, методов действий и выработки решимости. Тем не менее, я постоянно занимался поиском новых средств. Мне на ум приходят два примера.

В мае 1973 года начальник Генштаба сирийских вооруженных сил генерал Мустафа Тлас рассказал мне, что один из его инженеров, по имени Марван, разработал проект моста. Его можно использовать для форсирования канала, отлого подняв до верха песчаной насыпи — что-то вроде плавающей эстакады. 30 мая Марван прибыл для встречи со мной, генералом Гамалем Али, начальником нашей инженерной службы и директором инженерной компании Тимсах, которая впоследствии построила прототип такого моста (см. схему IV). Мы даже провели испытания, но недостатки конструкции были непреодолимыми. Мы оставили эту работу, и 23 сентября инженер вернулся в Сирию, всего за три недели до начала нашего наступления.

Из-за недостатка времени я не смог использовать более сложный прибор разведки, который мог обнаруживать скрытые или подземные объекты с борта самолета, летящего на большой высоте, по незначительным изменениям температуры. Это поисковое устройство, используемое нефтяными и горнодобывающими компаниями, работает по тому принципу, что объекты поглощают и испускают тепло с различной скоростью. Так, подземный водопровод и нефтепровод имеют другой температурный профиль, чем грунт, в котором они проложены, у танка в ангаре другой температурный профиль, чем у ангара, и т. д. В мае 1973 года я неожиданно получил письмо от одного ученого-египтянина, работающего в университете на Среднем западе США, в котором он обращал мое внимание на этот прибор. После кратковременного спора с нашим Управлением военной разведки, которое, по-видимому, подозревало, что автор письма работает на ЦРУ, я попросил нашего ученого устроить показ над тщательно выбранным участком пустыни, где не было никаких наших тайных объектов. Прибор был высокочувствительным и с большой высоты обнаруживал разницу в температуре до 0,2 градуса. Но к тому времени уже наступил август 1973 года, и у меня не оставалось времени.