Игнатиус Донелли - Атлантида. Мир до потопа

Когда испанские миссионеры впервые ступили на американскую землю в 15 веке, они были изумлены, обнаружив, что краснокожие индейцы поклоняются кресту так же, как и они сами. Миссионеры не могли решить, приписать ли этот факт благочестивым трудам Св. Фомы или коварным проискам злого духа. Священный символ и все разнообразие его форм вызвал их внимание. Он встречался на барельефах дворцов, и уже лежащих в руинах, и населенных; был наиболее заметным мотивом в орнаментах в великом храме Гозумел на полуострове Юкатан. В зависимости от местонахождения и назначения, кресты были из разных материалов: из мрамора и гипса — под открытым небом, в городах, на дорогах; из дерева — в теокали [164]или часовнях, на вершинах пирамид и в подземных святилищах; из изумруда или яшмы — во дворцах царей и аристократов.

Когда мы зададимся вопросом, каким образом знак креста почитался с глубокой древности народами Старого и Нового света, мы узнаем, что это воспоминание о райском саде, другими словами, об Атлантиде.

Профессор Хардуик писал:

«Все эти и сходные с ними традиции — не что иное, как издевательская сатира на древнееврейское предание, несогласованные, обрывочные ноты одной мелодии. Однако несмотря на преувеличения, они проливают свет на то, что одним из основных человеческих представлений является мечта о рае священной радости — рае, избавленном от любых профанаций, недосягаемом для греха; рае, полном объектов, восхищающих чувства и возвышающих разум; рае, дарующем своим обитателям богатое и редкое чувство освобождения; рае, который питает непересыхающими потоками рек древо жизни и бессмертия».

Процитируем еще раз автора «Edinburgh Review», на которого мы уже ссылались:

«Несомненная древность креста, не меньшая, чем его необычная распространенность, свидетельствует о том, что он должен был быть, если это можно сказать о еще нехристианизованных странах, символом какого-то фундаментального учения или тайны. Читатель не ошибется, отметив, что он чаще всего связывался с водой. Он был «ключом Нила», тем таинственным инструментом, посредством которого, по общему убеждению его египетских почитателей, Осирис вызывал ежегодные оживляющие половодья священного потока; это заметно на таинственном кувшине или вазе, изображенной на медной табличке из Бембуса, ранее упомянутой; из четырех носиков этого кувшина потоки воды изливаются в противоположных направлениях; он был символом водных божеств вавилонян на востоке и готских народов на западе, а также божеств дождя у смешанного населения Америки. Мы видели, какими особыми обрядами этот символ почитали те далеко друг от друга живущие народы в западном полушарии, а монументальные плиты из Ниневии, находящиеся теперь в музеях Лондона и Парижа, показывают нам, как он сходным образом почитался и потомками халдеев в восточном…

В Египте, Ассирии и Британии он был символом творческой силы и вечности; в Индии, Китае и Скандинавии — неба и бессмертия; в двух Америках — омолаживания и свободы от физического страдания, и в обоих полушариях он был общим символом воскресения или «знаком жизни грядущей», и, наконец, во всех языческих общинах без исключения он был выразительным символом, единственным прочным свидетельством Божественного Единства. Уже одно это обстоятельство определяет его исключительную древность, по всей вероятности, далеко предшествующую основанию любой из трех великих религиозных систем Востока. И, наконец, мы видели, что, как правило, он обнаруживает связь с водными потоками, с буйной растительностью и с горной областью, одним словом, со страной красоты, плодородия и радости. Так это выражалось круглыми священными пирогами египтян, приготовляемых из лучших продуктов: муки, меда и молока, которые ежедневно скармливали змее и быку, а также другим рептилиям и животным, посвященным служению Изиде и их верховным божествам, а по особым праздникам их при особых церемониях ели люди и жрецы. «Пирог с крестом, — пишет Г. Уилкинсон [165],— был их символом цивилизованной страны». Очевидно, страны, превосходящей их собственную, а в действительности все прочие земные страны, ибо это была та далекая легендарная страна вечного довольства и покоя, исключительных услад и безмятежности, где Природа без усилия человека дает ему все, что необходимо для его жизни».

И эта земля была садом Эдема нашей расы. Это был Олимп греков, где:

В неизменной прохладе цветы благоухают,

Распускаются почки и плоды созревают.

В его центре была священная прекрасная возвышенность — umbilicus orbis trerrarum — «в ту сторону обращали с тоской взгляды язычники всего мира во все времена в каждом молитвенном акте, надеясь, что им позволено будет войти или, точнее, вернуться туда, когда они завершат свой земной путь.

Нельзя ли усмотреть в этой «прекрасной возвышенности» горы в центре Атлантиды, описанные Платоном?

«На равном расстоянии от берегов и в середине всего острова была равнина, если верить преданию, красивее всех прочих равнин и весьма плодородная, а опять-таки в середине этой равнины, примерно в пятидесяти стадиях от ее краев, стояла гора, со всех сторон невысокая. На этой горе жил один из мужей, в самом начале произведенных там на свет землею, по имени Евенор, и с ним жена Левкиппа; их единственная дочь звалась Клейто. Когда девушка уже достигла брачного возраста, а мать и отец ее скончались, Посейдон, воспылав вожделением, соединяется с ней; тот холм, на котором она обитала, он укрепляет, по окружности отделяя его от острова и огораживая попеременно водными и земляными кольцами (земляных было два, а водных три) большей или меньшей величины… Это заграждение было для людей непреодолимым… А островок в середине Посейдон без труда, как то и подобает богу, привел в благоустроенный вид, источил из земли два родника — один теплый, а другой холодный — и заставил землю давать разнообразную и достаточную для жизни снедь… Имя того, кто первым получил тогда царство, было Атлант… И они скопили такие богатства, каких никогда не было ни у одной царской династии в прошлом и едва ли будет когда-нибудь еще».