Линор Горалик - Лишь бы жить

А выжили они в блокаду на папиных запасах столярного клея.

Выжила, выросла, отучилась в МГУ, стала геологом-почвоведом, строила плотины по всему Союзу.

Ekaterina Sergeyeva

***

Это до сих пор больно рассказывать. Даже мне, внучке и правнучке.

Ekaterina Teplova

***

Моя бабушка Клавдия Ивановна Павлова родом из деревни Львово, который под Волоколамском. Но когда началась война, они уже жили в Дедовске (то же направление). Ей было 17 лет. И вот ее мама услала подальше от Москвы во Львово. Но в итоге до Дедовска немцы не дошли, как известно, а дошли до Снегирей только (что от Львова всего в 28 км), а вот до Львова дошли. В деревне было человек 20 — дети, старики и женщины, понятно. И они ушли в лес, где провели всю зиму. Как они там выжили, вообще непонятно. Младшему было 4 года, старшей женщине больше 70. За это время умер один человек у них. Знаю очень мало… Знаю, что строили из лапника какие-то шалаши и спали там. Однажды нашли мертвую лошадь и ели ее неделю. Что ели в остальное время, не знаю. Потом бабушка два года работала на трудфронте на торфоразработках. За что получила даже какую-то награду, но архив то ли сгорел, то ли затопило, документы потерялись, награду она не обрела. Еще знаю ужасный факт, что на этих торфоразработках бабушку изнасиловал солдат… советский солдат, понятно. Но про это даже мама поняла только из косвенных намеков. А другая бабушка Минна Давыдовна Фидельман была певицей и ездила с бригадой Шульженко с концертами. Никто никогда, в общем, не рассказывал об этом. Знаю со слов своей мамы только. А вот про дедов вообще ничего не знаю, ни слова.

Варвара Хайтина

***

Мама рассказывала, ребенком жила в оккупированной Беларуси, уехали в деревню к родственникам, где была хоть какая-то еда. Немцы раздали землю назад, скот из колхозов, можно было прокормиться. Немцев боялись как черта, помнит, как лежали в окопе под обстрелом. Помнит, как немец угощал ее конфетами и гладил по голове… Диссонанс с образом кровожадного фашиста.

Ekaterina Mikhalevich

***

Мой дядя был разведчиком, в 23 года — ордена Красной звезды и Отечественной войны. Я не расспрашивала, увы. После войны много пил. Про оккупацию бабушка рассказывала: когда в Полтаву вошли немцы, ее двухлетний сын (мой папа) попался на глаза пьяному солдату, и тот забавы ради повесил его за шарфик на дерево. Она закричала, и вмешались другие солдаты, а то бы задохнулся.

Echidna

***

Бабушка рассказывала, как во время войны они с братьями и сестрами (их было много, все подростки) бегали за поездами и им иногда что-то перепадало. Больше всего бабушке запомнилось, как один раз повар (?) их позвал дать всем каши, но положить эту кашу было некуда, и они дали свои шапки, и эти шапки им и наполнили кашей. А у бабушки шапки не было, и ей положили каши прям в подол, так она ее и унесла. А дедушка с другой стороны провел детство на оккупированной территории, и у него про эту оккупацию очень много почему-то довольно смешных историй. Его отец ушел на войну, и мать (она была суровая) каждый вечер ставила их с братом молиться о его возвращении. Они были довольно маленькие и не очень понимали смысла действия. В какой-то момент, не знаю, оккупировали их или еще нет, у них пропал баран (кто-то свел, они потом говорили), и тогда мой дедушка с братом решили, что теперь надо будет молиться не только за возвращение отца, но еще и за возвращение барана. На полном серьезе. А отец его не вернулся, и дедушка сейчас уже, на пенсии, ездит по архивам, ищет информацию и пишет его биографию.

Irina Shi

***

Деда по папиной линии я уже не застала, а папа родился в 1929 году и рассказывал мне про московский быт во время войны. Жили в Москве, в Измайлово. Дедушка воевал до конца 1946 года (после войны еще вывозил из Германии заводы), бабушка с папой и тетей (к началу войны им было 11 и 9 лет соответственно) не поехали в эвакуацию и всю войну были в городе. Сначала школы еще работали, потом дети остались без школ и начали подрабатывать. Отец сторожил правительственные поля летом («На полях этих, как выяснилось, выращивали овощи для членов правительства, ты бы видела… Голод, жрать нечего, а там спаржа всякая росла, брокколи, вот это все непонятное», «….Конечно, приходили воровать. А ты стоишь на краю с пустой бердянкой и коленки дрожат — а ну как за тебя возьмутся, так и убежать не успеешь»). Осенью им привезли за это мешок нормальных овощей — свеклы, картошки, репы («Так я первый раз почувствовал себя мужиком, увидев этот грузовик с мешками у дома»). Надо сказать, что дедушка был из княжеской семьи, а бабушка — дочка управляющего банком, так что дом был частный деревянный в Измайлово, но, конечно, не тот, в котором до войны жили их семьи. Бабушка была непростая особа, художница (до самой смерти ходила дома в чулках и туфлях, и даже в однокомнатной квартире на кухне никто никогда не ел, там стол был занят цветами, ели в столовой всегда со скатертью и приборами), поэтому в войну вместо овощей упорно сажала вокруг дома исключительно цветы (судя по тону, которым папа это рассказывал, он не мог очень долго ей этого простить). Когда становилось совсем туго — откусывала кусочек от доставшейся в наследство старинной золотой цепи и носила в Торгсин. На вырученные деньги моментально покупала всякие излишества, и деньги быстро кончались. Вообще, отец про голод мало рассказывал, но, например, никогда он не ел при мне черствый хлеб и мне не давал («Нечего есть корки, ешь свежий. Всегда ешь свежий, пока можно. Сухари в беде будешь есть»), никогда не ел чечевицу («Этого я наелся в свое время, не буду больше»). Рассказывал, как караулили на крыше, чтобы сбросить «зажигалки» (зажигательные снаряды), если вдруг в дом попадет; о том, как с другом («Вот же дураки были, мальчишки!») горевали, что не успели на войну, как расковыряли фугасный снаряд и опалили себе полголовы). Вообще, любой рассказ о войне он очень быстро переводил в послевоенное время: рассказывал, как помогал запускать салют в честь Дня Победы в Измайловском парке, как в школьный класс стали приходить дети, побывавшие на войне («дети полка»), и о том, как они яростно рвались в учебу, как жестко одергивали сверстников, требовали соблюдения беспрекословного порядка на уроках и поддерживали авторитет учителей.

Maria Paraketsova

***

Пришли в хату немцы. Сели ужинать, вечер, зима. На улице холод, дома жарко протоплено. Поели. Что-то, говорят, скучно у вас. А ну танцуйте. У родителей глаза круглые, а немец автомат навел: давай-давай, танцуйте, говорит. Бабушке было девять лет, для детей в деревне танцы — праздник, детей много. Увидели, что танцуют, давай прыгать, бегать, детям весело. Немцы тоже разошлись — хлопают, смеются, хорошо. Много раз она вспоминала эти танцы — такой когнитивный диссонанс, праздник через силу. Уходя, вокруг сожгли несколько деревень, а их деревню не тронули. Случайно, наверное.