Джон Гай - Две королевы

Автор спрашивает Дарнли, почему он жалуется на лордов и угрожает убить тех, кто недавно помирился с ней. «Он это отрицает и говорит, что уже умолял их не приписывать ему подобные намерения. Что касается меня, то он скорее расстанется с жизнью, чем доставит мне малейшее неудовольствие». Похоже, Дарнли меньше боится автора письма, чем некоторых лордов. Это вполне логично, потому что лорды, которых недавно простили и которые только что пересекли границу Шотландии — то есть Мортон и Дугласы, — были соучастниками заговора с целью убийства Риццио. Он вероломно предал их, и они жаждали мести.

Рассуждения Дарнли приводят его к попытке примирения с автором. Он «не мог поверить, что его собственная плоть (то есть я) причинит ему вред». Он просит ее не покидать его. Она уже готова пожалеть его, но затем вспоминает, что его сердце из воска, тогда как ее твердое, как алмаз.

Дальше стройность повествования нарушается, и мысли автора почти беспорядочно перескакивают с предмета на предмет. У отца Дарнли, Леннокса, «сегодня шла кровь носом и горлом. Интересно, какой это знак?». Сама женщина не видела Леннокса: «он в своей комнате». Она говорит, что ей не нравится обманывать Дарнли. «Я занимаюсь здесь делом, которое мне ненавистно, но я приступила к нему сегодня утром». Затем следует страстное признание женщины своему любовнику: «Мы связаны с двумя фальшивыми семьями [77] Намек на то, что Мария связана с Ленноксами своим браком с Дарнли, а Босуэлл — с Гордонами, родственниками его жены, леди Джин. . Удачный год освободит нас от них. Бог простит меня, и Бог навечно соединит нас в самую верную пару, которую когда-либо соединял. Такова моя вера. Я умру с ней».

Она жаждет снова оказаться с ним в постели. «Я очень тревожусь, но рада обратиться к Вам хотя бы в письме, пока все спят, и представляю то, чего хочу больше всего на свете: лежать в Ваших объятиях, жизнь моя…»

Женщина пишет, что у нее почти не осталось сил, но она будет писать, пока не кончится бумага. «Будь проклято это ничтожество, — восклицает она, — которое так меня донимает!» Его здоровью ничего не грозит, но его тело вызывает отвращение. Подходя к его кровати, она чувствует его зловонное дыхание. «Я подумала, что умру от его дыхания, которое хуже, чем у Вашего дяди, хотя сидела на стуле у его изголовья».

В этом месте, почти точно посередине, письмо прерывается неожиданным отступлением. Перед нами ряд памятных заметок, или заголовков, которые автор называет «хроникой». Это перечень тем, которые она хотела затронуть в письме и которые должны были освежить ее память. Затем письмо продолжается как ни в чем не бывало.

Женщина вспоминает, как за ужином лорд Ливингстон в присутствии леди Рерс открыто поддразнивал ее относительно любовника. Это было, когда она прижалась к нему, согреваясь у огня (что звучит неправдоподобно). Ливингстон даже поднял тост за ее возлюбленного. В копии письма, принадлежащей Сесилу, за этим абзацем следуют две пустые строки. Далее женщина сообщает, что делает для возлюбленного браслет. «У меня было так мало времени, что он получился очень плох, но я сделаю другой, лучше. А пока нужно соблюдать осторожность, чтобы никто из присутствующих здесь его не увидел, потому что тогда об этом узнает весь мир». Ее видели работающей над браслетом, и она волновалась, что кто-то потом увидит браслет и разгадает их тайну. Это выглядит немного странным, потому что женщина только что вспоминала, как над ее отношениями с любовником открыто подшучивали в светском разговоре.

Обычно отступление в виде памятной записки объясняется тем, что автор прервала письмо и продолжила на следующий вечер. Такое вполне возможно, потому что, судя по следующему абзацу, прошел еще один день, и автор возобновила свой «утомительный разговор» с Дарнли.

Она снова пишет, что ненавидит себя за обман. «Из-за Вас я так преуспела в притворстве, — упрекает женщина любовника, — что мысль об этом ужасает меня, и я близка к тому, чтобы считать себя предательницей. Помните, что если бы это было не из послушания Вам [ради Вас, зачеркнуто ], то я бы лучше умерла».

Дарнли не соглашался ехать с женщиной в Эдинбург, если та не пообещает разделить с ним ложе. Они постоянно возвращались к этой теме, и в конечном счете она согласилась — это был единственный способ убедить его. Она обещает отдаться ему, как только его кожа очистится.

Дарнли все еще не отбросил подозрений, но слишком боялся мести лордов и не хотел рисковать. Поэтому он решил, что поедет вместе с ней в конных носилках, и они будут счастливы вместе. «Другими словами, — пишет женщина, — он отправится туда, куда я скажу».

Она заверяет, что будет следовать инструкциям, которые вскоре должны поступить от любовника. «Скажите мне, что я должна делать, и что бы со мной ни случилось, я буду Вам повиноваться».

Затем она прибавляет свое леденящее душу предложение: «Подумайте также, не найдется ли тайного способа через посредничество лекаря, поскольку он будет принимать в Крейгмилларе снадобья, наряду с ваннами. И не будет показываться долгое время».

Ее по-прежнему терзают дурные предчувствия по поводу того, что она делает. «Я бы никогда не обманула того, кто мне доверяет. Тем не менее Вы можете делать все, не теряя своего уважения ко мне, потому что Вы всему причиной. Ради мести за себя я бы этого не сделала».

Во второй вечер она не навестила Дарнли, потому что была занята тем, что заканчивала браслет для любовника. Но пока не смогла найти застежки. «Дайте мне знать, когда получите его, и сообщите, нужны ли еще деньги, а также скажите, когда я должна возвращаться и что мне можно говорить. Теперь, насколько я понимаю, вместе с Вами я могу сделать многое. Но так, чтобы меня не заподозрили».

Снова сменив тему, автор затем отмечает, что Дарнли впадает в ярость при любом упоминании его врагов из числа лордов. Тем временем его отец, Леннокс, не выходил из своей комнаты. Дарнли сам попросил о встрече на следующий день, рано утром.

Она отправит письмо с курьером, которое также расскажет ее возлюбленному остальные новости. Заканчивается письмо предупреждением: «Сожгите это письмо, ибо оно слишком опасное и очень путаное, потому что я не могу думать ни о чем, кроме своей печали, пока Вы в Эдинбурге».

В копии Сесила затем следует второй необъяснимый пробел в две строки, после которого написан последний, гибельный абзац:

Дабы угодить Вам, жизнь моя, я не посмотрю на честь, совесть, опасность или величие; примите это благосклонно, а не так, как толкует Ваш фальшивый шурин, которому, заклинаю Вас, Вы не должны верить больше, чем самой верной возлюбленной, которая у Вас когда-либо была или будет… Простите мне мой плохой слог и прочтите дважды. Простите также мои каракули… Умоляю не забывать о своем друге и писать часто. Любите меня всегда.