Джон Гай - Две королевы

Мария реагировала на события единственным способом, который ей был доступен в условиях неволи: точно так же действовал бы ее дядя, кардинал Лотарингский. Она написала Филиппу II, главному защитнику католиков в Европе, заявив о своей невиновности и обратившись за помощью. «Меня лишили свободы и тщательно стерегут», — жаловалась она. Поэтому она хочет, чтобы все католические правители знали, что она «послушная, смиренная и преданная дочь святой католической римской церкви, которая будет жить и умрет в истинной вере, каково всегда было мое намерение». Письмо было всего лишь пробным шаром, но указывало на серьезное изменение ее позиции, поскольку Мария всегда — если не считать краткого периода перед убийством Риццио — считала религиозный компромисс краеугольным камнем своей политики. Приближался тектонический сдвиг, который обесценит ее родственные связи с Елизаветой, свяжет ее судьбу с папой и Филиппом II, и в результате угроза «безопасности» Елизаветы и протестантизму станет самой сильной с тех пор, как Мария вернулась в Шотландию.

Мария была обескровлена Сесилом, но не смирилась. Близился новый этап ее жизни, совсем не похожий на прежние.

Когда Елизавета отвергла требование Марии о личной встрече, а Мария отказалась обсуждать «письма из ларца» через посредников, возникла тупиковая ситуация. Слушания не возобновлялись. Никакого решения принято не было. Мария не выиграла, но и не проиграла, если не считать того, что Елизавета уступила настойчивым требованиям Сесила и с неохотой признала Морея регентом Шотландии. В противном случае в стране образовался бы вакуум власти. Но Елизавета по-прежнему не доверяла Морею. От него откупились займом в размере 5000 фунтов, что, по его мнению, было прискорбно мало. Несмотря на то что его сестру удалось отстранить от власти, она оставалась живой и здоровой — королевой в изгнании, обвинения против которой не доказаны. Елизавета питала такое уважение к идее монархии, что заставила всех судей трибунала поклясться, что они сохранят тайну. Что касается общественного мнения Англии, то для него «письма из ларца» просто не существовали.

Елизавета будет держать Марию в неволе следующие восемнадцать лет — под домашним арестом и без права принимать посетителей, однако ей будут оставлены многие, если не все, привилегии и предметы роскоши как правителю в изгнании и гостье. Несмотря на такой долгий срок, решение о ее удержании никогда не считалось окончательным. Почти до самого конца среди ее привилегий было право дипломатического представительства, право на церемонии и протокол королевского двора, хотя и строго ограниченное, а также право на развлечения, изредка на верховые прогулки в пределах мили или двух от ее жилища. В чем-то Мария могла делать все, что ей заблагорассудится, в чем-то была строго ограничена; за всеми ее действиями следили, ее письма перехватывали, ее постоянно стерегли, иногда усиленно, иногда спустя рукава, но, несмотря на многочисленные привилегии, с самого первого и до самого последнего дня она считала, что с ней поступают несправедливо.

Мучительными были не столько условия содержания, сколько причина неволи. Мария чувствовала, что у Елизаветы не хватает духу исполнить свой долг и вернуть ей трон. Глубокая обида сохранялась на протяжении всего утомительного и травматичного заточения. Тем не менее Мария часто пребывала в хорошем настроении. Ее первый тюремщик, сэр Фрэнсис Ноллис, так отзывался о ней: «Это редкая женщина; никакая лесть не может ее оскорбить, и никакие откровенные речи не могут ее обидеть, если она считает собеседника честным человеком». Она не проявляла холодности или высокомерия, пока признавался ее «королевский статус». Она много говорила, но была смелой, приятной в общении и «простой». «Она выказывает великое желание отомстить своим врагам». Она презирала трусость, кто бы ее ни проявлял, друг или враг. «Она выказывает готовность подвергаться любым опасностям в надежде на победу». Ко всем остальным заботам она была «безразлична».

Мария прибыла в Англию без денег и без своего гардероба. Поначалу у нее было всего шестнадцать помощников, но через несколько месяцев вокруг нее собрались более ста человек из прежнего королевского двора. Среди вернувшихся были Мария Сетон, Бастиан Паже с женой, а также Джордж Дуглас («Красавчик Джорди») и «Малыш Уилли» Дуглас, герои ее бегства из Лох-Ливена. Мария Сетон, единственная из четырех Марий, с готовностью делила тягости жизни со своей госпожой на протяжении долгих пятнадцати лет, пока ее здоровье не сдало, и она удалилась в монастырь Сен-Пьер-де-Дам в Реймсе, аббатисой в котором была тетя Марии, Рене.

Ограничить размер двора Марии — самый наглядный способ «ощипать королевского орла». Через несколько месяцев численность прислуги уменьшили до шестидесяти человек, а через год еще наполовину. Через три года их количество снова увеличилось до сорока, но лишь для того, чтобы сократиться до тридцати одного — когда один из слуг оказался переодетым католическим священником. Впоследствии количество персонала вновь сократили наполовину, до шестнадцати человек, хотя в их число не входили около десяти человек из кухни, буфетной, прачечной и конюшни, выполнявших черную работу. Еду Марии готовили на собственной кухне. Белье стирали личные прачки, и у Марии были свои лошади, хотя верховые прогулки ей позволяли реже, чем ей хотелось. В последние и самые стесненные годы неволи, когда ее лишили почти всех привилегий, общее количество прислуги было по-прежнему велико — пятьдесят один человек.

Но Марию несколько раз принуждали распрощаться со слугами, которых ей очень хотелось сохранить. Когда она отказывалась выбирать, кого уволить, а кого оставить, это делалось без ее участия. «Она была очень расстроена, плакала и грустила», но к ней не прислушались. Одним из тех, кому пришлось уйти, был «Малыш Уилли» Дуглас. Проявив характерную для нее щедрость, Мария смягчила удар для тех, кто остался без работы, отправив их к своему послу в Париже, который распорядился выплачивать им содержание. Иногда ей удавалось найти слугам другое место. Одна из ее любимых служанок, парфюмер, которую ласково называли «Ангел Мария», была уволена, но Мария устроила ее на новую работу во французском посольстве в Лондоне.

Через несколько недель после прибытия Мария стала питаться нормально, и ей было позволено выходить из своих покоев в башне [94] В настоящее время разрушенной. в северо-восточном углу замка Карлайл, возвышавшегося над рекой Иден. Ей дважды разрешили наблюдать за мужчинами из числа ее слуг, которые играли друг с другом в футбол на ближайшем лугу. Впоследствии Мария участвовала в охоте на зайцев, причем пускалась в галоп так часто и скакала с такой скоростью, что ее охрана начинала паниковать, опасаясь, что она пытается пересечь границу и сбежать в Шотландию.