Джон Гай - Две королевы

Но Мария нашла для себя новую роль. Она умрет как мученица за католическую веру. Она перекрестилась во имя Отца, Сына и Святого Духа. «Я вполне готова и очень счастлива умереть, пролить свою кровь ради всемогущего Бога, моего Спасителя и Создателя, ради католической церкви, чтобы поддержать ее права в этой стране».

Мария спросила, будет ли позволено ее капеллану утешить ее, но просьбу грубо отклонили. Затем она поинтересовалась, где ее похоронят. Позволят ли ей лежать рядом со своим первым мужем в усыпальнице в Сен-Дени или рядом с любимой матерью в монастыре Сен-Пьер-де-Дам в Реймсе?

Шрусбери ответил, что это еще не решено, но Елизавета вряд ли разрешит похоронить ее во Франции. «Тогда, по крайней мере, — спросила Мария, — будут ли удовлетворены мои просьбы относительно слуг?» Она славилась щедростью к своим слугам и теперь выражала искреннее желание вознаградить тех камеристок и слуг, которые так долго сохраняли ей верность. Графы не получили никаких инструкций на этот счет и, следовательно, не возражали.

Когда они ушли, оставив Марию с камеристками, она не утратила самообладания. «Плакать бесполезно», — сказала она им. Мария съела скромный ужин, затем опустилась на колени и почти час молилась. Затем, собрав силы, принялась за работу. Первым делом Мария составила завещание. Она написала, что умирает за истинную католическую веру и оставила инструкции относительно поминальных служб, которые следует отслужить за упокой ее души во Франции и на которых могут присутствовать ее слуги. Все ее долги должны быть выплачены, а оставшиеся деньги отданы слугам. Душеприказчиком Мария назначила Генриха, герцога де Гиза.

Затем Мария проверила содержание шкафов и гардеробов и распределила вещи между приближенными. Бургойн, рассказ которого о последних часах Марии наиболее достоверен, получил два кольца, две маленькие серебряные шкатулки, две лютни, на которых иногда играла Мария, сборник нот в бархатном переплете, а также красный балдахин с пологом для кровати.

Раздав вещи, Мария села за письменный стол. Она уже отправила прощальное письмо герцогу де Гизу, которого считала членом семьи. «Я прощаюсь с Вами, — писала она за два с лишним месяца до того момента, через месяц после обвинительного вердикта, — перед тем, как меня предадут смерти по несправедливому обвинению, каковому, слава Богу, не подвергался никто из членов нашей семьи, не говоря уже о лицах моего ранга». Мария выражала надежду, что ее смерть послужит свидетельством ее истинной веры и готовности пострадать «ради поддержки и восстановления католической церкви на этом несчастном острове». Она посылала свою любовь всем родственникам, но не могла скрыть горечи по отношению к своему сыну, Якову VI, который отверг ее. «Пусть благословение Божие, каковое мне следовало бы передать своим детям, принадлежит Вам, которого я вверяю Господу столь же искренне, как своего несчастного и обманутого сына».

Пришло время закончить прощание. Мария всегда любила отправлять и получать письма, и за сорок четыре года жизни написала — с учетом утерянных и уничтоженных документов — две или три тысячи штук. Теперь она принялась за свое последнее письмо. Разумеется, оно отправлялось во Францию, страну, которую Мария считала домом, даже когда была правящей королевой Шотландии. Получить это послание должен был ее деверь, Генрих III, которого она знала с младенческого возраста, когда он вместе с ней жил в детских покоях Сен-Жермена и Фонтенбло.

Было уже почти два часа ночи, когда она села за письмо. До казни оставалось всего шесть часов, однако написано оно не обычными для Марии каракулями, а ровным и аккуратным почерком. Несколько светлых пятен на первой странице, вероятно, указывают на места, куда капали ее слезы. «Сегодня, после обеда, — начала она, — мне огласили приговор».

У меня нет времени дать Вам полный отчет обо всем, что произошло, но если Вы выслушаете моего врача и других моих несчастных слуг, то узнаете правду, как и то, что я, слава Богу, не боюсь смерти и решительно заявляю, что встречаю ее не виновной ни в каком преступлении…

Католическая вера и защита моего дарованного Богом права на английский престол — вот две причины моего осуждения, и мне не позволялось говорить, что я умираю за католическую веру…

Я прошу Вас, христианнейшее Величество, моего деверя и давнего друга, который всегда выражал свою любовь ко мне, теперь доказать свою доброту, позаботившись о следующем: милосердно заплатить моим слугам недоимки по жалованью (только Вы сможете снять этот груз с моей совести), а также обратить к Богу молитвы за королеву, которую называли христианнейшим Величеством и которая умирает в католической вере, лишенная всех своих владений…

Что касается моего сына, я рекомендую его Вам, насколько он этого заслуживает, потому что я не могу за него отвечать…

Я осмелилась послать Вам два драгоценных камня, талисманы против болезней, веруя в то, что Вы будете пребывать в добром здравии и проживете долгую и счастливую жизнь.

Наконец Мария прилегла и попыталась заснуть. Она всего лишь задремала, но пролежала на кровати до шести часов, когда в комнате зажгли свечи. Она поспешно встала и начала готовиться к казни. Ее камеристки трудились всю ночь, готовя для нее одежду, косметику и парик.

Одевшись, Мария сидела на табурете, пока камеристки заканчивали свою работу. Затем она приказала всем слугам собраться в приемной. Бургойн зачитал завещание, после чего Мария подписала документ и вручила Бургойну для передачи герцогу де Гизу. Попрощавшись со всеми, она опустилась на колени и начала молиться вместе со слугами.

Едва прозвучали первые слова молитвы, как в дверь громко постучали. Это был Томас Эндрюс, шериф графства Нортгемптоншир, которого сопровождали графы Шрусбери и Кент.

Настал смертный час Марии. Графы явились препроводить ее вниз, в большой зал на первом этаже. Ей предстояла последняя прогулка, которой суждено навсегда остаться в истории.

Мария взяла в одну руку распятие из слоновой кости, а в другую — иллюстрированный молитвенник на латыни. Она едва не забыла молитвенник, но Бургойн напомнил о нем. Поцеловав распятие, она направилась к двери.

Настал ее звездный час. На протяжении всей жизни Мария была главным действующим лицом многочисленных роскошных спектаклей, начиная с венчания с дофином в соборе Нотр-Дам, когда ей еще не исполнилось шестнадцати, и она знала, что сумеет сохранить самообладание и в свой последний час. Ее ждал самый захватывающий акт пьесы. Она шагнула через порог. Все, что последовало за этим шагом, — независимо от споров, достойна ли она называться мученицей за католическую веру и идеал монархии, — навсегда гарантировало ей место в пантеоне истории как по-настоящему трагической героине.