Джон Гай - Две королевы

Прибытие Марии на родину стало для ее подданных полной неожиданностью. Королева прибыла в Шотландию за рекордно короткий срок — меньше пяти дней — на неделю раньше, чем ее ждали. Как только флотилия Виллеганьона покинула Ла-Манш и вышла в Северное море, капитан приказал двум маленьким и более быстроходным галерам плыть впереди, позволив транспортным судам идти с удобной для них скоростью.

Во вторник 19 августа 1561 г. в шесть часов необычно сырого, по свидетельству очевидцев, для этого времени года и мрачного утра корабли вошли в Ферт-оф-Форт и стали на якорь у входа в гавань Лита. Берег был окутан густым морским туманом, и морякам приказано было ждать, пока он не рассеется, и только потом причаливать к деревянному пирсу. Мария сошла на берег в начале одиннадцатого, когда сквозь туман начало проглядывать солнце. Так закончилось ее тринадцатилетнее отсутствие: она покинула Шотландию ребенком, а вернулась взрослой женщиной.

Умывшись и отдохнув в одном из соседних домов, она в сопровождении свиты пустилась в путь по склону крутого холма к Эдинбургу, а оттуда по улице Кэнонгейт — в Холирудский дворец, самый величественный из дворцов Шотландии. Именно в нем располагались королевские апартаменты — в большой укрепленной башне, которую построил ее отец Яков V и которая должна была затмить все сооружения на землях древнего аббатства.

Вряд ли именно о таком возвращении мечтала Мария. Она ступила на землю Шотландии раньше, чем кто-либо подготовил торжественную встречу, ее транспортные корабли намного отстали и королева оказалась без вещей и достойного ее сану сопровождения. Судно, на котором перевозили лошадей, в том числе ее любимых иноходцев, было перехвачено английским патрулем, охотившимся на пиратов, и направлено в Тайнмут, где простояло месяц, прежде чем ему разрешили продолжить путь в Эдинбург. Въезд Марии в Эдинбург получился скромным без привычных королевских атрибутов на в срочном порядке арендованных лошадях. Но к вечеру начались празднования, и даже Нокс вынужден был признать, что народ по-настоящему обрадовался, встречая королеву кострами и музыкой. Компания «достойных музыкантов», с мрачным удовлетворением отметил он, «приветствовала ее под окнами спальни». Разумеется, это были его собратья кальвинисты, вызвавшие самые разные чувства у королевской свиты. Католик Пьер де Бурдейль, сопровождавший Марию, жаловался, что, когда королева пожелала отправиться спать, несколько сотен «молодчиков из числа жителей этого города» собрались под ее окном и играли на скрипках и других струнных инструментах и распевали псалмы «так дурно и фальшиво, что вряд ли можно было бы исполнить еще хуже».

31 августа, почти через две недели после возвращения королевы, наконец очнулся мэр Эдинбурга и устроил банкет в старом особняке кардинала Битона для королевы и ее свиты, а также всех присутствующих из семьи Гизов. На следующий день Виллеганьон отплыл домой, а вместе с ним и те немногие сопровождающие Марии, которые не захотели оставаться в Шотландии дольше, чем того требовали их официальные обязанности.

Но в тот момент, когда Мария впервые прошла по пустым комнатам Холирудского дворца, скорее всего, она испытывала колоссальное волнение. Она впервые ощутила себя королевой. К этому ее готовили с самого рождения. Она со смешанным чувством печали смотрела на пустующие со дня смерти ее матери комнаты. Год назад старую мебель убрали, а вещи Марии еще не прибыли. В детстве Мария ни разу сюда не приезжала, и Холирудский дворец был для нее совсем незнаком. Теперь же она видела, что ее отец и в архитектуре придерживался французского стиля. Башня Якова V, в которой жила Мария, была скопирована с башни Франциска I замка Шамбор, где она не раз останавливалась. Новый западный фасад дворца с большими окнами и каменной резьбой, выстроенный в честь Мадлен, дочери Франциска I и первой жены Якова V, был очень похож на знаменитую террасу в Шамборе. Когда Мадлен умерла, и Яков женился во второй раз, мать королевы Марии приказала разбить обширные сады по образу тех, которые она хорошо знала по многочисленным визитам в Сен-Жермен, Фонтенбло, Амбуаз и Блуа.

Мария оказалась в более привычном окружении, чем могла ожидать, и, вероятно, не заметила особых перемен в пище и распорядке дня, потому что основную часть домашнего персонала королева привезла с собой из Франции: от камердинеров, швейцаров, поваров, буфетчиков, портного до священников, врачей и аптекаря. Она сохранила французскую прислугу на протяжении всего своего правления, оплачивая труды из дохода, который она получала как вдовствующая королева Франции, и ее штат вырос до ста семидесяти человек.

Другим оказался климат. Шотландия сильно отличалась от Парижа и от долины Луары. Летний зной не был столь безжалостным, как в Парижском бассейне или в Турене, а вот зима оказалась гораздо более суровой, чем в Пикардии или Нормандии. Весна приходила на шесть недель позже, а осень — примерно на месяц раньше.

Свита Марии сразу заметила бедность шотландцев. Бурдейль, отличавшийся склонностью к преувеличениям, предсказывал, что Марии будет легко произвести впечатление на бедняков: один только вид нищеты, вспоминал он, вызывал слезы жалости на ее глазах. А Сесилу, собиравшему все известия о прибытии королевы, донесли, что «бедность ее подданных значительно усилилась, каковы бы ни были ее намерения».

Но проблемы на этом не заканчивались. Во Франции нищих было намного больше, чем в Шотландии, но разница заключалась не столько в скромном, на грани нищеты, существовании фермеров-арендаторов Шотландской низменности и батраков в горных районах, сколько в отсутствии заметной прослойки городской буржуазии за пределами Эдинбурга. Города и поселки были такими маленькими, что почти не влияли на жизнь страны. И это бросалось в глаза. Такой резкий контраст между хибарами деревенских жителей и замками и роскошными домами знати и землевладельцев лишний раз подтверждал пропасть между богатыми и бедными. Возвращению Марии повсеместно предшествовали слухи о ее огромных коллекциях платьев, бриллиантов и жемчугов, об украшенных драгоценными камнями вышивках, о золотой и серебряной посуде, о мебели и гобеленах. Именно в этом скрывалось очарование королевы Шотландии — в способности соперничать с роскошью королевских дворов Европы. И именно сама возможность соперничества внушала благоговение перед нею ее менее обеспеченных подданных, а не ее богатство как таковое.

Вскоре Мария почувствовала себя настолько уверенной в своем новом доме, что организовала свой первый торжественный въезд в Эдинбург. Этим она хотела компенсировать впечатление от своего скромного прибытия. Entrée royale был ключевым элементом культа монархии во Франции, и Мария решила, что теперь настал наиболее благоприятный момент, чтобы показать себя народу.