Джон Гай - Две королевы

Антуан Наваррский был лейтенант-генералом и командовал королевской армией. Заключив с ним союз, Гизы, казалось, вернулись к власти, что заставило их противников поднять мятеж. Гугеноты во главе с Конде захватили город Орлеан, а затем Анже, Тур и Блуа. Когда под ударами их армии пал Лион, Екатерине пришлось сделать обратный политический ход. Она снова обратилась к коннетаблю Монморанси и герцогу де Гизу, которые согласились забыть о разногласиях и обратились за помощью к папе римскому, герцогу Савойскому и королю Испании Филиппу II. Гугеноты, со своей стороны, апеллировали к королеве Елизавете и лорду Сесилу.

Мария оказалась меж двух огней. Если она объявит о поддержке семьи Гизов, то в конечном счете может оказаться противницей Елизаветы в войне. В случае союза с английской королевой Марию обвинят в предательстве семьи и религии, в помощи еретикам, которые подняли мятеж против законного правителя.

Елизавета тоже попала в не менее затруднительное положение. Она понимала, насколько опасно настраивать против себя одновременно Екатерину Медичи и Филиппа II. В результате она могла оказаться протестантской парией: королевой-еретичкой, которая всегда поддерживает бунтовщиков, выступающих против правителей и идеи монархии. Елизавета прекрасно знала, как рисковал Сесил в Шотландии во время мятежа лордов конгрегации.

Сесил был в отчаянии: Елизавета склонялась к тому, чтобы проигнорировать просьбу гугенотов. На помощь пришел его союзник Трокмортон, который знал, какую карту сейчас следует разыграть. В письме к Елизавете он намекнул, что гугеноты имеют все шансы на успех на севере Франции. Если отправить им помощь, то можно поднять восстание в Кале, который, к глубокому сожалению Елизаветы, требовалось вернуть Франции — таковы были условия Като-Камбрезийского мирного договора.

Это была прекрасная возможность помочь единоверцам и вернуть утраченные территории. Но если война неминуема, встречу королев следует отложить.

Елизавета очень хотела вернуть Кале — или захватить любой другой порт на побережье Ла-Манша. Ведущая роль теперь принадлежала ее фавориту, лорду Роберту Дадли, который начал переговоры с принцем Конде и отправил своего зятя Сидни специальным посланником во Францию. Пик дипломатической активности Дадли пришелся на май и июнь, именно в тот период, когда Мейтланд пытался уговорить Елизавету встретиться с Марией. Затем, 17 июля, через одиннадцать дней после того, как Елизавета пошла наперекор Сесилу и согласилась на встречу, и через два дня после того, как она передумала, все решилось. Дадли сделал доклад Тайному совету, решением которого стало военное вторжение во Францию.

20 сентября в Хэмптон-Корте было заключено соглашение с делегацией Конде. В помощь гугенотам Елизавета обещала шеститысячную армию, а также заем в сумме 140 000 крон, а взамен получала Гавр — до тех пор, пока не вернет себе Кале.

Мария наблюдала за этими событиями с растущей тревогой и отчаянием. Поскольку встреча королев откладывалась, она решила привести в исполнение планы на лето, которые отложила ради Елизаветы: королевский визит на северо-восток Шотландии, чтобы познакомиться с той частью страны и показать себя живущим там подданным. Это было очень разумным решением, хотя Мария предприняла поездку только ради сохранения лица.

Она начала со Стирлинга, посетив по дороге Перт, Глэмис и Эдцелл. В конце августа Мария добралась до Абердина, но путешествие оказалось трудным. По свидетельству Рэндольфа, оно было «тяжелым, мучительным и очень долгим, погода отвратительной и холодной, а все продукты очень дорогими, казалось, что пшеница так и не созреет».

Путешествие приобрело зловещий оттенок. Хантли пребывал в опале, поскольку возражал против предполагаемой встречи Марии и Елизаветы. Подобно многим лордам из числа католиков, он глубоко презирал политику примирения с Англией, которую считал троянским конем лорда Джеймса и его союзников. Он был обижен еще и потому, что считал себя обманутым. Он в течение нескольких лет управлял графствами Мар и Морей в интересах короны до тех пор, пока Мария не пожаловала их лорду Джеймсу. Первое в начале 1562 г., а второе в сентябре, в обмен на первое.

Королева разгневалась на него, когда приблизилась к Абердину. Хантли вышел ей навстречу, но привел с собой полторы тысячи вассалов, тогда как ему было приказано ограничиться сотней. Столкновение стало неизбежным, когда Мария прибыла в Инвернесс и обнаружила, что начальник крепостного гарнизона отказался — вероятно, по приказу Хантли — открывать перед ней ворота.

Хантли, которого называли «петухом севера», был самым влиятельным землевладельцем на северо-востоке страны, уступавшим только Аргайлу, земли которого находились немного западнее. Убежденный сторонник Марии де Гиз, он был назначен канцлером после убийства кардинала Битона. Дискредитированный за сопротивление политике централизации, проводимой регентом в горных районах, Хантли присоединился к лордам конгрегации, но неохотно, без энтузиазма. В конечном счете Хантли настроил против себя обе стороны, особенно лорда Джеймса, которому он неблагоразумно похвастался, что сможет вернуть мессу в трех графствах.

По совету коварного брата, которому Мария теперь официально пожаловала графство Морей, она решила, что не будет терпеть неподчинение Хантли. Когда ее не пустили в замок Инвернесс, она провела ночь в городе, но на следующий день вернулась с вооруженным отрядом. Мария захватила замок, приказала повесить капитана и выставить его тело на всеобщее обозрение.

Хантли по-прежнему был в Стратбоги и старался вести себя тихо. Он боялся лорда Джеймса и хотел опередить его, разлучив Марию со своим соперником. Когда она возвращалась в Абердин, Хантли решил захватить королеву на переправе через реку Спей. Его отрядом командовал один из младших сыновей, сэр Джон Гордон, которого уже разыскивали за побег из тюрьмы. Но Марию вовремя предупредили. К переправе она подошла с отрядом из трех тысяч человек, тогда как у сэра Джона была только тысяча. Они прятались в лесу в двух милях от реки, но при приближении королевской армии обратились в бегство.

Мария торжествовала. Она отразила попытку похищения.

«Уверяю Вашу честь, — писал Рэндольф Сесилу, — что никогда не видел ее счастливее, чем в ходе этих приключений. Я никогда не думал, что найду в ней столько силы характера». Королева жалела, что «она не мужчина, и не знает, что значит проводить ночь в полях или же идти по крепостной стене в кольчуге и шлеме, со щитом и мечом в руке».

Рэндольф поддался всеобщему волнению. Как посол он должен был сохранять нейтралитет, но признавался в письме: «Возможно, Вам будет приятно узнать, что, когда многие были преисполнены чувства долга, мне было стыдно сидеть без дела и уподобляться остальным». Он был явно разочарован, когда люди Хантли бежали. «Какие славные удары могли быть нанесены в тот день, когда каждый сражался перед благородными очами королевы и множества прекрасных дам».