Джон Гай - Две королевы

Мария начала готовить себя к решающему шагу. По всей видимости, она твердо решила выйти за Дарнли. Если соглашения с Англией достигнуть не удастся, почему бы не заключить союз с мужчиной, права престолонаследия которого, соединенные с ее правами, сделают их династические претензии бесспорными?

Она явно что-то замышляла. Чтобы погасить слухи о ее намерении выйти за католика, она повторила свое заявление 1561 г., подтверждающее религиозное status quo . Кроме того, Мария отправила в отставку своего личного секретаря Роле. Он был вассалом Гизов и единственным человеком, у которого имелся ключ от черной шкатулки, где хранились секретные документы Марии. Место Роле занял Давид Риццио, молодой придворный и музыкант из Пьемонта, который прибыл в Шотландию в составе свиты посла герцога Савойского и остался при дворе Марии, исполняя партию баса в ее хоре.

Отправив Роле домой, во Францию, Мария продемонстрировала заботу о секретности. Она не хотела, чтобы копии ее личных писем попали к дяде, кардиналу Лотарингскому. По неизвестной причине Роле попал под подозрение. Через месяц, когда он собирался взойти на палубу корабля в Лите, у него конфисковали сундук со всеми книгами и бумагами.

Мария впервые встретилась с Дарнли зимой. Встреча состоялась в субботу 17 февраля 1564 г. в местечке под названием Уэмисс, крошечной прибрежной деревушке в Файфе. Рэндольф написал в Лондон из Эдинбурга, информируя Дадли, что его замена благополучно прибыла. Сэр Джеймс Мелвилл, будучи свидетелем встречи Марии и Дарнли, сообщил, что Мария «хорошо приняла» Дарнли, и прибавил, что «он сложен лучше, чем любой другой высокий мужчина, которого она когда-либо видела».

Может, это было физическое влечение? Дарнли льстил себе, что это действительно так. Он провел две ночи в том же доме, что и Мария, а затем отправился в Данкелд к своему отцу, графу Ленноксу. По прибытии он первым делом написал благодарственное письмо Дадли, заверяя, что готов для него на все, «как для собственного брата».

Проведя пять дней в Данкелде, Дарнли вернулся и успел на тот же паром, на котором Мария пересекла залив Ферт-оф-Форт. 26 февраля он предпринял решительный шаг: прослушал проповедь Нокса в соборе св. Джайлса, а затем отобедал с Мореем и Рэндольфом, которые приходили в собор каждую неделю. Вечером в Холирудском дворце он танцевал гальярду с Марией. Все взоры были обращены на них, но реакцию Марии определить было невозможно. Она тщательно скрывала свои мысли и чувства.

Внезапно погода испортилась. За сильными метелями последовали жестокие морозы, которых не видели здесь с той зимы, когда Мария родилась. В первую неделю марта дороги Шотландской долины оставались непроезжими. Но Дарнли наслаждался жизнью. Поскольку ни о каких путешествиях не могло быть и речи, двор предался веселью — устраивались роскошные пиры и маскарады. Дарнли участвовал во всех развлечениях, и его изящные манеры «очень понравились»; как писал Рэндольф Сесилу, он «ведет себя так, что заслуживает всяческих похвал».

Мария пока не уделяла особого внимания Дарнли, и поэтому Рэндольф мог его хвалить. Она обращалась с Дарнли любезно, но не более того. Королева все еще тянула время. Она просила Рэндольфа дать окончательный ответ относительно намерений Елизаветы. К середине марта Мария сделалась нетерпеливой и раздражительной, ежедневно спрашивала его, когда можно ждать ответа.

Елизавета отправила письмо 5 марта, но из-за снежных заносов оно пришло в Эдинбург только 14-го. Вскрыв пакет, Рэндольф понял, что неприятностей не избежать. Ему потребовалось два дня, чтобы собраться с духом и передать сообщение. Елизавета продолжала настаивать на своем. Что касается династических претензий Марии, то «ничего не будет решено до тех пор, пока Ее Величество [Елизавета] не выйдет замуж или не объявит о своем решении никогда не вступать в брак».

Это была настоящая бомба. Елизавета отвергала все, на чем строилась англо-шотландская дружба, и высмеивала политику умиротворения, которой придерживалась Мария в отношении Елизаветы. Когда английская королева заявила о праве вето на брак Марии и назвала Дадли в качестве желаемого претендента на ее руку, никто не сомневался, что согласие будет вознаграждено признанием Марии наследницей английского престола. Теперь правила изменились, и все зависело от решения Елизаветы относительно собственного замужества, которое, скорее всего, так и не будет принято.

Мария выслушала молча, затем дала волю гневу, заявив, что Елизавета играла с ней в кошки-мышки, введя в заблуждение, заставила впустую потратить время. «Такой ответ, не содержащий ничего, — сказала она, — я считаю большой ошибкой и боюсь, что это скорее ее бесчестье, чем моя потеря». «Я была очень привязана к моей сестре, Вашей госпоже; видя, что теперь это невозможно, я не изменю доброго расположения к ней, но с этих пор уже не буду рассчитывать на нее и доверять ей».

Затем она вышла из зала и отправилась на охоту. Рэндольф пытался успокоить Морея, который «почти обезумел» от ярости. Мария, полагал он, будет действовать самостоятельно, и Шотландия окажется в опасности. И это «печалило» его больше, чем все остальное. Мейтланд, которого посетил Рэндольф, тоже расстроился, хотя, всегда рассудительный и дальновидный, он втайне надеялся, что все уладится.

Расставшись с Рэндольфом, Мария дала волю слезам. Потом посол снова попытался получить у нее аудиенцию, но королева отказала ему и удалилась в свои покои. Он вернулся к Мейтланду и Морею, убеждая их не спешить, однако они прервали его, и кто-то из них сказал: «Жребий брошен».

На следующий день Мария отправилась в дюны у Лита, где смотрела, как Дарнли с товарищами играет в «кольцо». Она подошла к Рэндольфу и «со слезами на глазах» заявила, что любит свою «сестру королеву», которой должна «подчиняться так же, как моей дорогой матери». Это был просто комплимент со стороны Марии, которая имела все основания для обиды, но ни в коем случае не новая попытка примирения, а скорее начало разрыва. Она закончила разговор просьбой выдать дипломатический паспорт Мейтланду. Мария собиралась отправить его со срочным поручением во Францию — через Англию. Рэндольф видел опасность, но не смог переубедить королеву. Никто, за исключением самой Марии, не знал цели поездки Мейтланда, но Рэндольф предполагал, что это была консультация с семьей по поводу планов замужества.

Елизавета пребывала в растерянности. Она недооценила воздействие своего письма, которое спровоцировало, как представляется, окончательный раскол по вопросу, который казался урегулированным, — между взглядами Сесила и ее собственными. Сесил всегда хотел связать вопрос о престолонаследии с религией, но Елизавета проявляла большую гибкость, разделяя политику и религию и предпочитая Марию обесчещенной леди Екатерине Грей. Но если соглашение будет иметь ненадежную основу, разница в подходах станет несущественной.