Валерий Возгрин - Исторические судьбы крымских татар

Современник был прав — из разных концов огромной страны в столицу стекались жандармские донесения: "Войны здесь никто не желает", "Надеются, что дело не дойдет до войны, которой никто не желает", "Желают, чтобы политический вопрос кончился миролюбиво" и т. п. ( Бестужев И.В., 1956, 42). Не менее "воинственно" было настроено и офицерство; один из них так объяснял, отчего он участвует в войне "с отвращением": "Чтобы воевать усердно, надобно иметь идею, за что охотно пожертвовал бы жизнью, а так, по прихоти деспота, подставлять лоб, право, никому нет охоты" ( Вдовиченко И.С., 1860, 114). Ему вторил небогатый чиновник: "… цели Крымской войны для русских были неясны, неопределенны, и понятие "турки бунтуют", с которым мы брались за винтовку, не воодушевляло, да и не могло воодушевить народные массы" ( Раков В.С., 1904, 52).

"Война 1853–1856 гг., как известно, была непопулярна: причин ее никто не понимал, цели в ней не видел", — ставит точки над i современник войны — крымский писатель ( Стулли Ф.С., 1894, 490). О всей нации делает столь же бесспорный вывод его петербургский коллега: "Но чтобы русский народ в эту войну заодно шел с царем — нет" ( Чернышевский Н.Г., VII, 1950, 1002). Таким образом, это была трагедия народа, в которой он был не виноват, нация чувствовала ненужность, несправедливость новой бойни. Но лишь советский период дал историкам возможность сделать подлинно научные выводы о сути восточной политики России в ту эпоху; она "сводилась к расчленению Турции и, может быть, Австро-Венгрии, но с поглощением славянских (и не только славянских!) частей этих государств Россией или установлением над ними русского протектората" ( Штраух А.Н., 1935, XIX).

Казалось бы, выводы эти четки и бесспорны. Но есть сторонники и иной оценки войны. Не будем приводить цитаты из них — имя им легион. Сделаем лишь одно исключение. Для совсем недавней работы, где автор чохом оправдывает все, в том числе и агрессивные, войны, что Россия вела на протяжении последней полутысячи лет, войны, превратившие нашу страну в пугало и выведшие ее из всемирной семьи народов, в которую мы и до сих пор невхожи, не в последнюю очередь из-за рудиментов нашего имперского мышления. Вот эти слова: "Обороняясь и наступая, Россия в целом вела справедливые и неизбежные войны, иного выбора у нее и не было. Если страна хотела жить и развиваться, то должна была, отбросив ножны за ненадобностью, в течение пяти столетий клинком доказывать соседям свое право на жизнь и развитие. Эти войны в определенном смысле (?) были народными войнами (!) с постоянным и деятельным участием народной вооруженной силы…" ( Нестеров Ф.Ф., 1984). От комментариев воздержимся.

И, наконец, дадим слово иностранцам, не располагавшим морем архивных документов СССР, массой свидетельств современников, записями русских участников войны. Но они сделали в XIX в. выводы, которые, увы, превосходят научностью ученые разработки иных советских авторов, поражающие своей плоскостью и необъективностью. Итак, француз Г. Культюр, книга "Николай и святая Русь", год издания — 1854: "Царь не затеял бы этой несправедливой войны из-за пустого предлога заступиться за веру христиан в Турции… После 29 лет царствования он не мог больше управлять Россией" (цит. по: Герцен А.И., 1957, 259).

Начавшиеся односторонним актом военные действия показали превосходство российского оружия на суше и на море. Турецкий флот был почти полностью уничтожен в ноябре 1853 г. при Синопе, а вдоль молдавских берегов все дальше на юг ползла русская армия. Западные союзники, проводя анализ сравнительной мощи русской и турецкой армий, очевидно, предвидели такой успех нападающей стороны. Но извне не была, естественно, видна внутренняя слабость николаевского режима; впрочем, не была она явна и самим русским до того, как начались первые поражения, обусловленные именно этой гнилостью чиновничьего и армейского аппарата, а не недостатком мужества русского солдата.

Еще в сентябре 1853 г. турецкие, английские и французские войска численностью 63 тыс. человек высадились, не встретив сопротивления, в Евпатории и двинулись к Севастополю. В том же месяце после кровопролитного сражения на Альме, закончившегося поражением русских, началась знаменитая 349-дневная Севастопольская оборона. Война стала затяжной, что входило в планы русского правительства, пожертвовавшего Крымом ради интересов и безопасности собственно России и обескровливания обороны турок на западном берегу [90] 90 К такому выводу приходят многие историки войн, в том числе Энгельс, указывавший, что для России было выгодно, "чтобы союзники отправились в Крым и основательно там застряли… Продвигаться из Крыма в глубь России было бы стратегическим безумием" (МЭ, XXII, 39). . Однако выполнение второй части стратегического плана русских (касавшейся овладения Адрианополем, Стамбулом и проливами) безнадежно затягивалось.

А потом последовало крайне невыгодное развитие событий и в Крыму. Вместо сдерживающих, локальных боев русские были принуждены к масштабным сражениям, мало напоминавшим картину "демонстративных" военных действий. Крым неожиданно становился из "ловушки" для союзных армий в нечто противоположное — "… если это место было наиболее благоприятным для показной войны, то для серьезной войны оно было бы наиболее опасным" (МЭ, XXII, 39). Союзники же, бесспорно, оказались серьезным противником, говоря не только о Южном театре. В последние месяцы своей жизни Николаю I довелось увидеть редкое для русского царя зрелище — вражеский флот, крейсирующий у Кронштадта в виду его петергофской дачи. Это был результат всей политики императора, хотя он и не дожил до последнего ее результата, последнего унижения, покончив с собой (так, по крайней мере, уверяли современники) накануне сдачи Севастополя.

Какую же позицию по отношению к воюющим сторонам заняло основное население Крыма? Читатель, задавшийся этим вопросом, почти наверняка прежде всего обнаружит вполне недвусмысленный и четкий ответ в капитальном труде П. Надинского: "Крымские татары оказались изменниками и тысячами перебегали в лагерь врага" (I, 131), Встречаются и более развернутые откровения того же плана, например о том, что союзникам "всеми силами" помогало "местное татарское население, восторженно встретившее турок и их покровителей. Разжигаемая турецкими и английскими агентами и собственными муллами ненависть татар к русским широко разливается грабежами и насилием вокруг Евпатории, достигает Перекопа и Армянского базара, терроризирует русское население" ( Горев Л., 1955, 237). Примеры можно до бесконечности множить, но нового это даст немного — в них будет все то же стремление любой ценой заклеймить народ и, увы, все та же голословность, бездоказанность подобных "убойных" выводов. Оставим их на совести авторов, писавших после апреля 1944 г., и обратимся к источникам и фактам.