Валерий Возгрин - Исторические судьбы крымских татар

В первые же дни после объявления войны таврический муфтий Сеид-Джелил-эфенди обратился к мусульманам Крыма с воззванием. Духовный владыка говорил правоверным, что они "должны быть искренне преданы царю и отечеству и для них не щадить ни крови, ни жизни" (Материалы, I, 1871). Указание муфтия, обладавшего непререкаемым авторитетом, исполнялось почти буквально. Татары с готовностью свозили на приемные пункты все необходимое для армии, прежде всего продукты питания и фураж, А городские муллы и муфтии обратились к русским властям с выражением своей готовности всячески поддерживать их в борьбе с Турцией. Очевидно, эта инициатива была связана со ставшим им известным планом правительства о депортации всех крымских татар "в одну из отдаленных губерний" ( Дубровин Н.Ф., 1900, I, 285).

Впрочем, это наше предположение; возможно, заявление мулл было искренним изъявлением желания помочь тем, кто жил с ними бок о бок уже не первое поколение. К счастью, осуществлению программы высылки татар в места отдаленные помешала на этот раз десантная операция союзников, и мусульмане были оставлены в покое. Благо вскоре выяснилось, что пользы от них куда больше, чем вреда.

Впрочем, "покой" этот был весьма относительным, особенно на оккупированной врагом территории. Со стороны прибывших в обозе союзников турецких мулл начались попытки склонить татар к пособничеству, поддержанные и отдельными татарскими их коллегами. Но эта пропаганда была тут же нейтрализована выступлением местного и поэтому более авторитетного князя Мехмет бея Балатукова. Невзирая на опасность репрессий со стороны оккупантов, князь открыто "выступил защитником русских" в ряде деревень близ Евпатории, после чего зарубежные муллы просто опасались там появляться ( Раков В.С., 1904, 16).

Не в пример князю Балатукову русская администрация бежала из Евпатории, оставив подопечное население без "пастыря" еще до высадки десанта. Причем некоторые чиновники оказались столь резвыми, что остановились лишь у Перекопа ( Стулли Ф.С., 1894, 495). Поскольку же русская армия также отмаршировала без боя, то татары оказались брошенными на произвол оккупантов, чем те и воспользовались. Начался повальный грабеж татарских деревень и евпаторийских кварталов, причем особенно отличались французы. Бесчинства достигли таких масштабов, что о них стало известно и за рубежом. Той же осенью "Тайме" писала, что зверства союзников в евпаторийских деревнях таковы, что газета не решается привести подробности — "они слишком оскорбительны для человечества" (Материалы, II, 1871, 268). Ак-Мечеть была разграблена "дочиста, скот и овцы угнаны… людей же от старого до малого избивали и подвергали всякого рода оскорблениям" (Материалы, III, 1872, 204). Российская пресса в отличие от английской хранила по этому поводу мертвое молчание, лишь много лет спустя коснувшись такой "закрытой" темы, как страдания татар во время оккупации, да и то весьма кратко и без подробностей, очевидно решив пощадить нервы читателей, у которых в противном случае "волосы станут дыбом" (KB, 1896, № 74).

Некоторые села послали гонцов в Симферополь, прося защиты от мародеров. И через несколько месяцев (!) здесь появились летучие уральские и донские казачьи сотни, отчего татары, что называется, попали из огня да в полымя. Теперь стали мародерствовать казаки, причем в селах на периферии и даже вне оккупированной врагом территории — очевидно, для безопасности от противника. Справедливости ради заметим, что в грабежах лихих рубак отнюдь не было ничего "антитатарского" — с тем же успехом они угоняли коней и у русских помещиков ( Стулли Ф.С., 1894, 515). Но если пропажа десятка коней мало что значила для богатого скотовода, то татарская беднота была поставлена уральцами и донцами на грань голодной смерти: они не только забирали скот, но и "беззастенчиво опустошали, если удавалось отыскать, хлебные ямы" (там же, 507). Угнанный скот казаки сбывали своим же интендантам как "отбитый у неприятеля".

Со временем местное население стало больше, чем "западных иноплеменников", опасаться появления в деревне "наших казаков и даже солдат" ( Марков Е.Л., 1902, 95). И немудрено, так как последние "на весь Крым смотрели как на изменников. Под этой фирмою они угоняли стада овец, выжигали целые деревни… они врывались в дома как завоеватели; били зеркала, кололи перины, мебель, отыскивая сокровища; татары бежали от них то в лес, то к неприятелю. Если собиралась где кучка татар человек в 20, в нее стреляли. Это была тоже измена" (там же, 106).

Казачий террор действительно принуждал татар искать защиты в местах дислокации противника, за городскими стенами. "Опасаясь более всего преследования казаков, татары целыми селениями переселялись в Евпаторию и в ближайшие ее окрестности и гибли там во множестве от голода и недостатка помещения" ( Дубровин Н.Ф., I, 1900, 287). Помещики же, опасаясь бросить имущество, отправились к губернатору. Не осмеливаясь гневать начальство, они указали, что ночные грабители — татары и турки. Но тот, знавший, в чем дело, прогнал их, в бешенстве заявив: "Татары не грабят и не бунтуют и бунтовать не будут — бунтуете вы!" [91] 91 Очевидно, старый служака употребил этот термин в старинном смысле (т. е. "бунтуете татар"), имея в виду отношение помещиков к своим крестьянам — полукрепостным и в мирное время. ( Раков В.С., 1904, 24).

Не легче было татарам и в неоккупированной части полуострова. Деревни здесь, в основном животноводческие, были практически лишены властями корма. Хотя сена в первый военный год было накошено "очень много", но его "стало ненадолго, так как проходившие полки истребляли его самым немилосердным образом — лошадей пускали прямо к стогам, без привязи, и они в одну ночь вытаптывали и портили больше, чем съели бы в неделю. Но этого мало — сено служило топливом" ( Стулли Ф.С., 1894, 515), и это в Крыму, где топлива всегда в избытке; даже в степи татары никогда не покупали дров, топя кизяком и кураем!

Страдали и постройки, причем не от огня артиллерии, а в тылу: "Истребительная сила наших солдат проявилась не на одном селе; стоило какому-нибудь отряду переночевать в деревне, и наутро большая часть изб, оставленных хозяевами, оказывалась без дверей и без крыш: и то и другое шло на костры, и все в присутствии того же обычно растущего кустарника. Разрушения вызывались даже не какою бы то ни было потребностью, а производились часто от скуки". После месяца такого постоя обычно "деревня была опустошена, не оставалось ни одной овцы, ни одного вола, ни зерна хлеба, ни клока сена или соломы" (там же, 516, 517).

Весьма тяжкой была подводная повинность, отвлекавшая массу рабочей силы и скота из разоренной деревни. Нехватка фуража вела к массовому падежу скота. Очевидец подсчитал, что вдоль дороги Бахчисарай — Джанкой в среднем на 1 версту приходилось 120 трупов татарских волов и лошадей ( Дубровин Н.Ф., II, 1900, 358). Для уборки этой падали также использовались татары, согнанные в особые "команды".