Павел Черносвитов - Загадки Древней Руси

В 1823 году Нечаев опубликовал в «Вестнике Европы» другую заметку — «о найденных на Куликовом поле двух старинных оружиях» [ «Вестник Европы», 1823, ч.123, № 8, с. 307–311]. Читающую русскую публику первой половины 1820-х годов, а особенно «начальство», публикации Нечаева вполне удовлетворили, и ни тогда, ни до сих пор не появилось ни одного (!) критического разбора публикаций Нечаева.

Что ж, попробуем восполнить этот пробел. Во-первых, в глаза бросается заведомое сокращение границ Куликова поля до нынешних размеров, хотя Нечаев прекрасно знал, что границы Куликова поля распространяются гораздо дальше очерченных им, и об этом он случайно проговорился в своей второй публикации в «Вестнике Европы». Сообщая о своих находках, он пишет: «В 1819 году, весною при обрабатывании земли под сев, в Данковеком уезде, на поле Куликовом…» В Данковском уезде Рязанской губернии — то есть километров на десять-пятнадцать южнее того места, которое сам же Нечаев «назначил» местом Куликовской битвы!

«Сильнейшее доказательство» Нечаева о местоположении «Зеленой дубравы» вообще не выдерживает никакой критики. С чего Нечаев взял, что «Зеленая дубрава» — имя собственное? Да, в памятниках Куликовского цикла упоминается «дубрава» или «зеленая дубрава», скрывавшая засадный полк князя Владимира Серпуховского, ну и что? У нас в России летом все дубравы зеленые. Откуда следует, что «зеленая дубрава» — имя собственное?

Предметы, найденные Нечаевым на Куликовом поле (где именно? в каком месте?) и опубликованные им в «Вестнике Европы» в 1821 году, многократно воспроизводились и продолжают воспроизводиться в различных изданиях, посвященных Куликовской битве. Однако мы нигде не нашли никаких комментариев, интерпретирующих эти находки (кроме комментариев самого Нечаева, который все чохом датирует временем Куликовской битвы).

Мы обратились за помощью к известному археологу, члену-корреспонденту РАЕН, доктору исторических наук А. К. Станюковичу с просьбой прокомментировать находки Нечаева. Вот его интерпретация этих находок (рис. 5.5):

1 — стрелецкий бердыш, вторая половина XVI–XVII в.;

2 — наконечник татаро-монгольской стрелы («срезень»), XIII–XIV в.;

3 — крест нательный, середина XVII в.;

4 — крест нательный, XIV–XVI в.;

5 — крест нательный («вырожденный энколпион»), датированные находки относятся к XV в.;

6 — створка креста-энколпиона, конец XII — первая половина XIII в., южная Русь (Киев?);

7 — иконка-энколпий, XIV век, Новгород;

8 — нагрудный образок с изображением Святого Федора Стратилата, XII в.

Как видим, только два из восьми предметов можно с натяжкой считать относящимися ко временам Куликовской битвы. При этом новгородская иконка-энколпий вовсе не обязательно связана с событиями 1380 года — известно, что находящаяся на Куликовом поле деревня Пруды «тесно связана с селом Новгородским, бывшим когда-то собственностью Новгородских владык, и, в свою очередь, выселена из Новгородской земли» [Нечаева А. А. Берега реки Непрядвы в их прошлом. «Тульский край», № 1–2 (8–9), февраль 1928 г., с. 47].

Что же касается утверждений Нечаева о каких-то массовых находках «старинных оружий» на облюбованном им месте Куликовской битвы, то этих находок никто, даже сам Нечаев, не видел, так что оставим это утверждение без комментариев.

Не знаем, кого как, но нас свидетельства Нечаева не убеждают. Зато гораздо любопытнее другой факт: помещик Нечаев был… владельцем той самой земли, на которой ныне возвышается сооруженный по его инициативе памятник Куликовской битве. Нечаеву принадлежало село Куликовка и 1358 десятин (около 1400 гектаров) земли в районе нынешнего Куликова поля. И именно свое землевладение ревнитель отеческой старины предложил «начальству» в качестве исторического места великой битвы. Несомненно, что самолюбию Нечаева весьма льстило, что историческое Куликово поле находится в пределах его земельных владений.

Между тем, выполняя монаршую волю и распоряжение начальства, в мае 1825 года на Куликовом поле побывал чиновник Михаил Макаров, который изложил свои впечатления в записке, адресованной генерал-губернатору А. Д. Балашеву [Опубликовано: Село Рожествено-Монастырщина и поле Куликово. Сочинение М. Н. Макарова. М., 1826]. В предисловии Макаров честно признавался, что описал «театр битв Дмитрия Донского с Мамаем», сообразуясь с местными преданиями, «может быть, для историка не заслуживающими особенного внимания, но зато для обыкновенных любителей старины довольно важными». То есть грань между «историками» и «обыкновенными любителями старины» была четко обозначена. В дальнейшем точка зрения «обыкновенных любителей старины» на Куликовские события стала основополагающей, и все историки писали свои сочинения о Куликовской битве, строго основываясь на этом фундаменте.

«Человек самый холодный здесь носит себя воображением по кровавым следам Дмитрия, — делится своими впечатлениями от вида Куликова поля Макаров (да уж, множество народу с тех пор носилось своим воображением по этим следам! — Прим. авт.). — Я, как мечтатель, будучи, так сказать, внутри всех достопамятностей Куликовских, кажется, уже слышал и адский свист Татар, и ржание их коней диких». Кроме эмоций, рассказ Макарова содержит некоторые поверхностные наблюдения туриста и местные предания, которым, впрочем, он сам не верит: «Красный холм не высок, и это не холм обыкновенный, а плоская возвышенность. Тут, говорят, были положены тела убиенных тысяч!.. Я сомневаюсь и не верю, чтобы он мог служить когда-нибудь местом могилы для убиенных»). Убежденность Макарова в том, что перед ним — истинное место Куликовской битвы, построена на пылких эмоциях и не очень убедительных догадках: «Вот и вся роща, прежде темная, дремучая, занимавшая от Непрядвы весь берег Дона… Разумею отрасли рощи, иначе где же быть сражению?» Действительно, если не здесь, то «где же иначе?»

Поездка Макарова на Куликово поле была, так сказать, рекогносцировкой — к тому времени «высочайше» уже было «соизволено» возводить памятник Куликовской битвы именно на этом, указанном Нечаевом месте и спорить с «высочайшим» мнением никто не мог и не пытался. То, что не определили историки, определила воля начальства и энтузиазм «обыкновенных любителей старины». А все новые и новые туристы из числа последних продолжали расцвечивать и украшать быстро складывающуюся легенду все новыми и новыми «подробностями». И к 1850 году, когда на Красном холме поднялся долгожданный памятник, основные положения легенды уже обрели статус канона, и памятник просто стал точкой в истории обретения «места Куликовской битвы». Этот памятник и являлся целью всей акции, а историческая истина в данном случае была просто задвинута в угол. И теперь, когда памятник возвышается на Красном холме, кто осмелится утверждать, что Куликовская битва была не здесь?