Политбюро и дело Берия. Сборник документов

Однако мер никаких Кобулов Б. 3. против них не принял и дал им указания не допускать меня к следственным делам, находящимся в производстве I отделения СПО и у следственной группы…».

Почему вы не реагировали на полученные вами сигналы о провокационных методах следствия и поголовном избиении арестованных?

ОТВЕТ: Показания Давлианидзе я категорически отрицаю и заявляю, что он находится со мной во враждебных отношениях с 1936 г.

О том, что Хазан переписывался со своим родственником в Шанхае и Савицкий имел родственника за границей, Давлианидзе мне никогда не говорил.

Что касается провокационных методов следствия, то Давлианидзе как мой заместитель имел от меня поручение контролировать ход следствия именно во избежание провокаций. Помнится, что секретарь партийной ячейки отдела Твалчрелидзе в тот период говорил мне, что парторганизация хочет заслушать вопрос о неправильном поведении Давлианидзе, выражавшемся в огульном охаивании результатов работы отдела. Слушался ли этот вопрос на парторганизации — я не помню.

ВОПРОС: Однако Давлианидзе докладывал вам, что Хазан, Савицкий и Кримян применяли провокационные методы следствия?

ОТВЕТ: Такого случая я не помню. В отношении Хазан я был сам всегда очень насторожен и критически принимал его предложения, т. к. имел сигналы о том, что он, не зная конкретных условии Грузии, допускает ошибки в оценке различных политических событий и, следовательно, лиц, принимавших в них участие.

ВОПРОС: Скажите, за что Хазан был отстранен от работы?

ОТВЕТ: Нами были получены данные о том, что Хазан в 1927 г. или в 1928 г. в Одессе был связан с группой учащихся, примыкавших к троцкистской оппозиции. Кажется, в этой связи он был арестован и отстранен от работы.

ВОПРОС: Следовательно, Хазан, будучи сам троцкистом, по вашему поручению занимался расследованием дел в отношении лиц, арестованных за принадлежность к троцкистам?

ОТВЕТ: Только не по моему поручению. В качестве начальника СПО я стал работать с 1937 г., и Хазан работал начальником I отделения СПО до моего назначения. В Грузию он был переведен из Москвы. Ничего, политически компрометирующего Хазана, я в тот период не знал. Когда впервые я узнал о связи Хазана с группой примыкавших к троцкистской оппозиции и при каких обстоятельствах я об этом узнал — не помню.

ВОПРОС: Вам известно, что в 1938 г. в отношении Хазана было возбуждено уголовное дело, который обвинялся в провокационных методах следствия и грубых нарушениях социалистической законности?

ОТВЕТ: Да, смутно помню.

ВОПРОС: Почему Хазан не был привлечен к уголовной ответственности?

ОТВЕТ: Точно я не помню, но, по-моему, было указание Гоглидзе ограничиться его увольнением из органов, учитывая его положительную работу, проделанную им в Грузии.

ВОПРОС: Вы признаете, что Хазан не был привлечен к уголовной ответственности в результате покровительства с вашей стороны и Гоглидзе?

ОТВЕТ: Я ему никакого покровительства не оказывал.

ВОПРОС: Чем же в таком случае объясните такое снисходительное отношение к решению вопроса об ответственности Хазана, который, как вы сами говорите, принадлежал к троцкистской оппозиции и обвинялся в провокационных методах ведения следствия?

ОТВЕТ: Такое решение принял Гоглидзе. Это решение он объяснил тем, что Хазан сделал много полезного за время его работы в НКВД Грузии.

ВОПРОС: За что был уволен из органов Савицкий?

ОТВЕТ: Не знаю. Он был уволен в 1939 г., после моего переезда в Москву.

ВОПРОС: Где работал Савицкий после увольнения из органов?

ОТВЕТ: До войны он работал на мясомолочной промышленности и Закме-таллургстрое. Во время войны он был начальником отдела трофейного имущества штаба Закавказского фронта.

ВОПРОС: Впоследствии по вашей рекомендации Савицкий снова был взят на работу в органы?

ОТВЕТ: Савицкий, кажется в 1942 г., подал рапорт о восстановлении его на работу в органы. Я этот рапорт направил на заключение замминистра по кадрам Обручникова с просьбой проверить, насколько основательно он был уволен из органов и соответствуют ли действительности сведения о том, что его отец бежал в Иран.

Обручников доложил через некоторое время, что Савицкий уволен неосновательно и что его отец умер где-то в Средней Азии. На этом основании, со слов 06-ручникова, Управление кадров сочло возможным удовлетворить просьбу Савицкого, которого я взял к себе секретарем.

ВОПРОС: Вы признаете, что работая в НКВД Грузии, вы специально подбирали вокруг себя преданных вам лиц, которые выполняли ваши преступные замыслы по уничтожению неугодных вам лиц?

ОТВЕТ: Никак не признаю. Я руководствовался только одним — вскрыть и ликвидировать антисоветское подполье. Людей я не подбирал, т. к. по своей должности я не имел на это права. Что касается Савицкого и Кримяна — они положительно зарекомендовали себя по чекистской линии и поэтому были переведены на работу вСПО.

ВОПРОС: Вам оглашается выдержка из показаний Винер Я. Е., который, касаясь Хазана, Савицкого и Кримяна, заявил:

«Через этих людей Кобулов создавал провокационные дела на лиц, которых он считал помехой на своем карьеристическом пути и которых считал нужным убрать с дороги».

Вы это подтверждаете?

ОТВЕТ: Нет, категорически отрицаю. Винер находится со мной во враждебных отношениях.

ОПРОС: Вернемся к вопросу об организованных вами преступных методах ведения следствия.

Вам оглашается выдержка из показаний Парамонова от 17.VIII.1953 г.:

«Уже тогда, общаясь с оперативными работниками, я узнал, что у нас существует практика, когда арестованные, отрицающие предъявленные им обвинения, в большинстве случаев по существу не допрашиваются и их показания нигде не фиксируются. Протоколы «без признания» вообще считались никчемными и составлялись только тогда, когда арестованные признавались. В них одно отмечалось, что тот или иной арестованный, после упорного отрицания своей вины решил стать на путь признания и считает невозможным больше отпираться. В подавляющем большинстве случаев такое признание было не результатом изобличения арестованного данными, которыми располагало следствие, а исключительно применения к нему мер физического воздействия.

Безусловно, руководство наркомата в лице Гоглидзе и Кобулова не только знало о такой порочной практике, но ее и поощряло.

Ближе с этой практикой я столкнулся тогда, когда стал помогать Савицкому в расследовании отдельных дел.

Обычно после ареста мы вызывали заключенного и по имевшимся материалам предлагали сознаться и рассказать о его антисоветской или террористической деятельности.

Если арестованный отрицал свою вину, мы, не записывая его показаний, отправляли его обратно в камеру, а Савицкий обращался к Кобулову и получал санкцию на применение физических мер воздействия. После этого, при следующем вызове арестованного, мы вновь требовали признания, а в случае упорства приходилось его избивать, и так продолжалось до тех пор, пока арестованный не соглашался давать показания, изобличая себя и других арестованных».