Политбюро и дело Берия. Сборник документов

2) В обвинительном заключении сказано, что я, будучи резидентом НКВД в Германии, в 1939–1941 гг. систематически дезинформировал Правительство СССР.

Я доложил суду, что никогда никакой информации я в правительство не направлял. Вся моя информация шла в адрес Разведывательного] управления] НКВД СССР. Просил истребовать справку. Моя столь простая, но важная просьба отклонена. А в приговоре сказано, что я направлял дезинформацию Берия, а он, в свою очередь, в правительство. Неверно. Докладываю со всей ответственностью верховному органу Советского государства, что я никакой информации непосредственно Берия никогда не направлял. Вся информация, повторяю, шла в адрес Развед[ывательного] управления] НКВД СССР. Прошу проверить и убедиться.

3) В приговоре сказано, что я в процессе допросов истязал и пытал арестованных. На суд в качестве свидетеля по этому вопросу был вызван гр[аждани]н Яковиди, арестованный в Гаграх в 1938 году, в конце августа. Яковиди показал на суде, что он сидел в камере размером 3x4 кв. метра, где помещалось 37(!) человек арестованных; на допросе его били по заданию Кобулова в ноябре 1938 года. Яковиди бесцеремонно показывает, что я якобы заходил во время его допроса в ноябре и дал указание следователю избить. Ложь от начала до конца. Почему? Потому, что в октябре 1938 г. я был переведен из Гагры в Сухуми, а в ноябре — в Киев, и, естественно, физически я не мог дать подобных указаний. Моя служба в этот период в Сухуми и Киеве подтверждается обвинительным заключением (стр. 9).

4) В приговоре сказано, что я сеял национальную рознь между великим русским народом и другими народами СССР. (Может быть, формулировка не точная, но смысл докладываю правильно.)

По данному вопросу на суде дал показания Никитин, который заявил, что Кобу-лов в беседе с ним сказал, что в Риге русские милиционеры должны быть заменены латышами.

На самом деле было так: в мае 1953 г. я был в командировке в Берлине, где познакомился с Никитиным (он секретарь парткома уполномоченного МВД СССР в Германии).

В процессе беседы выяснилось, что многие наши работники, проживающие в Германии 4–5 и больше лет, не овладели абсолютно немецким языком. На это я заметил Никитину, что у нас и в Прибалтике такие курьезы, когда участковым милиционером состоит узбек или казах, и он в беседе с колхозниками прибегает к помощи переводчика. Собственно, то же самое подтвердил и Никитин в своих показаниях на суде. Где же здесь «разжигание розни между великим русским народом и другими народами СССР».

5) В приговоре сказано, что я провалил работу с закордонной агентурой. Совершенно несправедливое обвинение.

Работая заместителем н[ачальни]ка Главного управления МВД СССР по делам военнопленных, я работу по закордонной агентуре поставил на квалифицированную основу. Нами передано советским разведорганам до ста высококвалифицированных агентов, завербованных среди военнопленных, содержащихся в СССР. Эта работа, проделанная управлением, возглавляемым мною, при непосредственном моем участии был[а] доложен[а] министром С. Н. Кругловым И. В. Сталину 9 мая 1950 года. Просил Военную коллегию взять этот документ, но к сожалению и великому моему огорчению и эта простая просьба отклонена.

Докладываю Президиуму Верховного Совета СССР, что я ничего преступного с Берия не имел. Я знал Берия только по занимаемому им официальному положению в партийном и государственном аппарате. Никаких преступных, антипартийных и противогосударственных заданий я не выполнял. 26 лет работал в органах НКВД — МВД честно, жил скромно. Было бы наивно и глупо с моей стороны утверждать, что у меня не было грубых ошибок в своей практической работе. Но отнюдь не заговор и не борьба против существующего строя. Бейте меня за эти проступки, но я честно, правдиво, искренне докладываю, что я не преступник, не заслужил высшую меру наказания.

16-й месяц нахожусь под страхом смерти. С 1 октября она висит надо мной как дамоклов меч. Сидя в камере смертников, я чувствую ежеминутно ее приближение, ее холодное дыхание. За это время много пережил.

Во имя советской гуманности, во имя справедливости, во имя памяти Ленина и Сталина прошу слезно сохранить мне жизнь и помиловать.

Таю в душе этот луч надежды и жду справедливого решения. Каждый шорох у дверей камеры — это сверхчеловеческое испытание.

Прошу убедительно не отказать. Осужденный к ВМН

[п.п.] А. Кобулов

8 октября 1954 г.

Бутырская тюрьма.

Верно: [п.п.] В. Волков

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 475. Л. 168–172. Копия. Машинопись.

Просьба о помиловании от 26 октября 1954 г. от осужденного к смертной казни А. 3. Кобулова

Совершенно секретно

Экз. № 1

Копия

Весьма срочно, только лично

Секретарю Президиума Верховного Совета СССР гр[аждани]ну Пегову

от осужденного к смертной казни — расстрелу до ареста генерал-лейтенанта Кобулова Амаяка Захарьевича

Просьба о помиловании

22 октября 1954 года я обратился к Вам с письмом о помиловании. В настоящем письме представляю дополнительные факты фальсификации следствия следователем Кавериным (Прокуратура СССР), что послужило основанием для столь сурового для меня приговора, вынесенного Военн[ой] коллегией Верховного суда СССР 1 октября 1954 года.

1) Провокация следователя Каверина о Серго Орджоникидзе. В августе прошлого года Каверин на допросе меня спросил: знал ли я Мамия Орахелашвили. Я сообщил следующее: М. Орахелашвили знал только по имени, т. к. в [19]30 г. я был рядовым работником, а он был секретарем крайкома партии и председателем] Совнаркома Закавказья. Слышал, что Орахелашвили был членом компартии с 1904 года, культурный, эрудированный; после снятия Бухарина с должности редактора «Правды» он редактировал центральный орган партии. Жена его — Мария Платоновна была наркомпросом Грузии. В 1936 году в тбилисских газетах появилось информационное сообщение ЦК КП Грузии, что М. П. Орахелашвили возглавляла антипартийную] группировку против партийного руководства Грузии, т. е. Берия, и в этой связи она была снята с работы. В 1937 г. были арестованы муж и жена Орахелашвили и еще их зять — Евгений Микеладзе, одаренный и талантливый дирижер Тбилисской оперы, и все расстреляны.

Далее следователь Каверин спрашивает меня: что означает по-грузински «пехебзе мкидиа». На мое разъяснение, что это похабщина, он развернул следственное дело и огласил мне показания Мамия Орахелашвили, в которых он показывает, что приведенную выше брань Серго Орджоникидзе допустил в беседе с Орахелашвили по адресу И. В. Сталина.

Мне даже стало не по себе от этой информации Каверина. Я заявил, что не допускаю, что Серго так отзывался о И. В. Сталине , и назвал всю эту мерзость провокацией со стороны следствия, добавив, что вообще Серго хотели скомпрометировать, чему служат следующие факты: а) еще при жизни Серго брат его Павел (Папулия), заместитель] н[ачальни]ка Закавказских жел[езных] дорог, был арестован, а затем расстрелян; б) в день похорон Серго я был в Москве в командировке. Это было в феврале 1937 года. Я слушал радиопередачу о похоронной процессии. Диктор передавал, что за гробом Серго следуют его родные и друзья, назвав при этом в числе других и Михаила Гвахария — директора Макеевского металлургического завода. М. Гвахария выступал с рядом статей в центральной печати о переходе завода на бездотационную работу. Вместе с тем Макеевский завод был известен тем, что там выросла т[ак] называемая] династия металлургов Коробовых. Через некоторое время М. Гвахария был арестован на Украине и расстрелян; в) процесс Пятакова показал, что троцкисты свили себе прочное гнездо в Наркомтяжпроме и за спиной Серго творили свое гнусное дело. Вот как компрометировали Серго Орджоникидзе.