Марк Курлански - Гавана. Столица парадоксов

Книги о Хемингуэе постоянно выходят в Гаване и неизменно становятся бестселлерами, хотя из-за проблем с авторским правом произведения Хемингуэя так просто на Кубе не достать, и мало кто из кубинцев их читал.

Хемингуэй прожил в Гаване три десятка лет, дольше, чем где бы то ни было, притом что он постоянно путешествовал и о самом городе написал очень мало. В его хорошо сохранившемся доме на пригородном холме нет почти ничего кубинского.

Дом его стал музеем и одной из самых популярных достопримечательностей Гаваны. В 2015 году директор музея Ада Роса Альфонсо сказала мне: «Здесь, на Кубе, „Хемингуэй“ — волшебное слово. Если мне что-то от кого-то надо, я говорю, что я — директор музея Хемингуэя, и как только я произношу „Хемингуэй“, любая дверь открывается».

История этого музея проливает свет на Кубинскую революцию. По словам Рене Вильярреала, некогда соседского мальчишки, ставшего управляющим в доме писателя, Кастро внезапно появился здесь после того, как Хемингуэй совершил самоубийство в Кетчуме, штат Айдахо, летом 1961 года. Фидель, как и большинство кубинцев, был поклонником Хемингуэя. Есть знаменитое фото, изображающее этих двух мужчин на рыболовном соревновании, которое спонсировал Хемингуэй на Кубе в мае 1960 года и в котором победил Кастро. Молодой Фидель не только демонстрирует максимальный объем самолюбования, когда-либо втискиваемый в небольшую фоторамку, но и, судя по выражению глаз, счастлив находиться в обществе стареющего писателя. Тогда они встретились в первый и последний раз.

Когда команданте приехал в дом, Вильярреал, казалось, был настолько не впечатлен его появлением, что Кастро улыбнулся и спросил: «Вы знаете, кто я?» Молодой человек, уже имевший опыт в общении со знаменитостями, естественно, знал. Кастро сказал Вильярреалу, что хочет, чтобы молодой человек продолжал следить за домом, сохранил все как есть и водил экскурсии.

Но революция была молода и только создавала бюрократию. Вскоре Вильярреал уже жаловался на чиновников и военных, которые принялись все менять и разрушать дом. Они не доверяли человеку, не участвовавшему в революции, не состоявшему в Коммунистической партии и, судя по всему, мало интересовавшемуся новым порядком. Прошло не так много времени, как ему пришлось работать на сахарной плантации, поскольку это от него потребовали власти, прежде чем дать выездную визу. Остаток жизни Вильярреал провел в Нью-Джерси. После его смерти в 2014 году кубинское государство почтило его память с помощью музея Хэмингуэя.

В Хабана-Вьеха номер 511 на пятом этаже отеля «Амбос Мундос» снять невозможно. Там вас ждет гид; за два песо он проведет экскурсию по крошечной комнате. Когда Хемингуэй впервые остановился здесь в 1928 году, отель был новый и красивый, а в холле с высокими потолками находилась, разумеется, превосходная длинная барная стойка.

Сегодня стены холла увешаны фотографиями Хемингуэя. Как ни странно, большинство из них сняты не на Кубе, а фотографий из отеля нет ни одной. Увеличенный снимок автографа Хемингуэя висит на стене, словно он поставил подпись на самом «Амбос Мундос».

Подлинный, несколько жутковатый зарешеченный лифт отеля до сих пор управляется лифтером, который возит гостей в номер 511, расположенный в конце коридора. Там стоит односпальная кровать в узком алькове. Хемингуэй всегда просил эту комнату (за исключением тех случаев, когда он приезжал с женой, Паулиной Пфайфер), поскольку, несмотря на малые размеры, отсюда открывался лучший в отеле вид на Гаванскую бухту. Где бы он ни останавливался — в венецианском «Гритти Паласе», парижском «Ритце», кетчумском «Сан-Вэлли Лодже», — Хемингуэй всегда брал лучшую комнату.

Сегодня вид из этого окна не так хорош, как раньше, поскольку Батиста — останься он у власти, он бы уничтожил город — снес невысокий каменный монастырь XVII века и вместо него поставил трехэтажное здание из стекла и стали, одно из самых уродливых в Гаване, которое загораживает весь вид. Эта постройка стала еще одной причиной, заставившей Хемингуэя ненавидеть диктатора, забившего до смерти его собаку, не говоря уже о нескольких друзьях. Но конечно, к тому времени, как Батиста построил это сооружение в 1950-е годы, Хемингуэй уже жил в доме на холме.

Не все в Гаване восхищаются наследием Хемингуэя. Отношение вроде того, что заставило хозяина мадридского ресторана повесить объявление «AQUÍ NUNCA COMIÓ HEMINGWAY» — «Хемингуэй никогда здесь не ел», — встречается и в кубинской столице. В одной из лучших сцен «Безуспешных воспоминаний» Десноса главный герой ведет свою девушку в дом Хемингуэя. Когда она бросает взгляд на огромные ботинки писателя, он многозначительно объясняет: «У американцев всегда большие ноги, даже у самых красивых женщин». Это отсылка к еще одному примеру гаванского сленга: иностранцев — сначала испанцев, а потом американцев — иногда называют патонес , поскольку у них якобы большие patas , то есть ноги.

Леонардо Падура однажды признался, что поддерживал «годами отношения любви-ненависти» с покойным писателем. Он называл музей, которым стал дом Хемингуэя, «декорацией, построенной посреди жизни для того, чтобы увековечить смерть». Писатель Абилио Эстевес, чья семья, когда он был маленьким, ездила в этот дом несколько раз в год, говорит, что в нем чувствовалась «атмосфера похорон», как и во всех музеях.

У меня здесь возникло полностью противоположное ощущение: вуайеристическое. Ты ползаешь по чужому дому, пока хозяина нет, хотя он может вернуться. Гавана старается сохранить ощущение, что Хемингуэй до сих пор жив. В 2015 году я слышал, как итальянские туристы спрашивали у гида в комнате 511, куда ушел писатель. По всей видимости, они очень огорчились, узнав о его смерти.

С наступлением социалистических времен «Эль-Флоридита» стала государственной собственностью. Бар был наглухо отгорожен от улицы, кондиционер с шумом гонял холодный воздух, несмотря на необходимость экономить электроэнергию. И конечно, больше в нем не собирались толпы.

Когда я заходил в «Эль-Флоридиту» в 1980-е годы, там работали бармены, помнившие, как подносили Хемингуэю дайкири без сахара, которые они предлагали под названием «Папа». У них хватало времени на болтовню со мной, поскольку посетителей было мало. Один бармен, Антонио Меилан, вспоминал писателя как «доброго и приятного человека», который всегда заказывал двойной дайкири без сахара, только пил и никогда не ел в ресторане. Но, несмотря на воспоминания Меилана, многие биографы Хемингуэя рассказывают, как писатель устраивал ужины в дальней комнате.

В мое время изогнутый дальний обеденный зал специализировался на лобстерах [59] Название «лобстер» используется чаще для ракообразных из семейства омаров, но в данном случае имеются в виду обитающие в Карибском море лангусты. , но гостей здесь принимали редко. Лобстер, langosta , очень крупное тропическое ракообразное, которое ловят на южном побережье Кубы, использовался государством для заработка твердой валюты, а потому этот деликатес был предназначен исключительно для иностранцев. Ресторанам для местных не разрешалось готовить лобстеров. В «Эль-Флоридите» лобстеров приносили официанты в смокингах — последние отблески иной эпохи.