Марк Курлански - Гавана. Столица парадоксов

Один кубинский антрополог как-то раз сказал мне, что если какой-нибудь нетерпеливый гаванец барабанит пальцами по столу или прилавку, то он обязательно будет выстукивать сон. Мне не удалось это проверить, но я замечал, что люди в Гаване ходят в ритмах сона.

Анаис Нин, парижанка и дочь кубинца, отметила в своем дневнике в 1922 году, что, когда ей было всего девятнадцать и сон только начинал завоевывать Гавану, у местных мужчин и женщин была особая походка:

В том, как люди ходят по улицам, отражается своеобразная небрежность. Это медленный, волочащийся шаг, сознательное раскачивание, скользящее змееподобное движение…

Если вам доведется услышать сон на гаванской улице, что бывает достаточно часто, взгляните на прохожих, и вы увидите, насколько безупречны они в своей походке.

Жители Гаваны говорят не так, как все остальные испаноговорящие. Причина тому — влияние африканских языков. Долгое время большинство кубинских экспертов в этом вопросе отрицали африканскую природу гаванского диалекта. Интеллектуальный класс, в большинстве своем белый, был склонен воспринимать африканское наследие просто как досадные девиации кубинской культуры. Поклонники белой музыки (гуахиры или криольи — баллады в стиле кантри в медленном ритме 6/8), как правило, считали бодрый сон вырождением кубинской музыки. Но затем большая часть этих настроений изменилась, преимущественно стараниями белого гаванца Фернандо Ортиса.

Родившийся в Гаване в 1881 году Ортис основал Кубинскую академию языка в 1926 году и Общество афро-кубинских исследований в 1937-м. Он написал больше дюжины книг обо всем, от языка до музыки и ураганов. Ортис настаивал, что Куба принадлежит не испанцам, не африканцам и не таино по отдельности, а всем им вместе, соперничающим между собой в процессе создания новой культуры. Он назвал это явление «транскультурацией». Транскультурация, писал Ортис, это результат того, что несколько культур, «снявшихся с родных якорей, столкнулись с проблемой разрушения своих культурных устоев и с переходом к процессам декультурации и аккультурации». В этих условиях становятся бессмысленными споры о том, что африканское, а что нет. Это — кубинское, а кубинское абсорбировало в себя и что-то африканское. Сегодня некоторым такая мысль не покажется блестящей, но кубинцам того времени она предлагала новый способ взглянуть на самих себя.

Латиноамериканцы в целом говорят иначе, чем потомки испанцев. Они сокращают слова. Venga acá («иди сюда») превратилось в ven acá , а para allá («вон там») стало p’allá (произносится «pie-ya»). В карибских диалектах звуки s и r склонны исчезать. Como estás («как дела?») становится como’ta. Ustedes («они») эволюционировало в utedi .

Исчезновение r и s , возможно, объясняется влиянием африканских языков. В гаитянском креольском, представляющем собой синтез французского и разных африканских языков, очень редко попадаются r или s . Там, где во французском звучит r , в креольском часто говорят w. Gros , то есть «большой», по-креольски будет gwo .

Хотя r и s выбрасывают из слов по всей Кубе, а также в Пуэрто-Рико и Доминиканской Республике, в Гаване это явление особенно сильно заметно. Мне всегда нравилось, как гаванцы называют меня по фамилии, произнося ее «Koo- lan -key».

Даже испаноговорящие иностранцы часто приходят в смятение от того, как в Гаване говорят на испанском. Так было всегда. В 1859 году Ричард Генри Дана писал:

Никому не сравниться со мной в моей любви к устной испанской речи… но мне очень не нравится, как разговаривают на этом языке простые кубинцы на улицах. Их голоса и интонации — тонкие, нетерпеливые, слишком много губных звуков, отчего возникает впечатление страстности и одновременно детскости, и меня поражает, что здесь склонны ослаблять язык и отнимать у него открытость гласных и силу более твердых согласных.

Большая часть всего этого актуальна и сегодня, хотя не понятно, чью речь имел в виду Дана — чернокожих или белых кубинцев. В то время процесс транскультурации еще не закончился, и они говорили совершенно по-разному. То была эпоха «Сесилии Вальдес», и негритянский говор в романе отличается числом сокращений от речи белых. Чернокожие обращаются к белой женщине «сенья» вместо «сеньора», а к белому мужчине — «сеньо» вместо «сеньор». Конкретно эти урезанные формы уже исчезли; возможно потому, что они ассоциировались с рабством.

Сегодня гаванцы из разных социальных слоев не говорят на разных диалектах. Все пользуются языком, подвергшимся разнообразному влиянию, в том числе африканскому. Ортис выделяет 1200 африканских слов, прочно вошедших в кубинский испанский. Устная речь кубинца быстрая, как и жаловался Дана, слова формируются в глубине гортани и словно выкатываются на язык, отчаянно набирая скорость, пока наконец не вылетят изо рта, проглотившего некоторые их части целиком. Перед гласной s выбрасывается; ее заменяет аспирированный h, так что más o menos («более-менее») произносится máhomeno . В некоторых кварталах, особенно тех, что известны своей традиционной африканской культурой, например Кайо-Уэсо в Сентро-Хабана, существует собственный акцент. Певица Селия Крус говорила с акцентом Кайо-Уэсо, отпечатавшимся в гаванской культуре точно так же, как бруклинский акцент принес свою долю славы Нью-Йорку.

Всякий раз, когда Фидель выступал, всем в Гаване было ясно, что он не из этого города. Он говорил медленно, слоги скорее выкатывались, а не выпрыгивали, между фразами — большие паузы. Возможно, в этом не было культурного колорита, зато его манеру речи очень ценили заграничные журналисты, даже испанские, поскольку он был единственным кубинцем в Гаване, кого иностранцы могли понять.

Лэнгстон Хьюз, поэт «Гарлемского ренессанса» [74] «Гарлемский ренессанс», или «Новое негритянское движение», — культурное движение в США 1920–1930-х гг., возглавляемое известными афроамериканскими писателями и художниками. , выучил испанский, когда ездил к отцу в Мексику. В 1930 году он побывал на Кубе и написал письмо ямайскому писателю Клоду Маккею, также деятелю «Гарлемского ренессанса», пребывая в восторге оттого, что в Гаване познакомился с молодым поэтом по имени Николас Гильен, который «произвел здесь некоторую сенсацию своими стихами на кубинско-негритянском диалекте в ритмах народной музыки». Это восхитило Хьюза, поскольку он сам был чернокожим и писал стихи в ритме блюза и джаза. Гильен писал в стиле сон. Хьюз хотел перевести некоторые его стихи, но ему было трудно подбирать английский эквивалент местному сленгу и сохранять ритм сона. Он горячо убеждал молодого Гильена продолжать усердную работу в том же направлении. Вскоре после отъезда Хьюза Гильен заслужил репутацию одного из важнейших поэтов Кубы благодаря сборнику «Мотивы сона» (Motivos de Son); это восемь стихотворений на языке чернокожей Гаваны. Гарсиа Лорка, собираясь в путешествие на Кубу в 1930 году, как раз когда были опубликованы «Мотивы сона», говорил, что он отправляется в «страну Николаса Гильена».