Марк Курлански - Гавана. Столица парадоксов

Гавана, кажется, всегда пребывает в состоянии абсурда, и у каждого гаванца, похоже, он выражен в своей форме. Поэт Хосе Лесама Лима жил в состоянии поэтического абсурда, который противоречил тщательно продуманному научному абсурду кубинского правительства. Шедевр поэтического абсурда Лесамы, роман «Рай» привел в бешенство власти Кубы, хотя они, вероятно, его не поняли, поскольку текст настолько трудный для восприятия и поражающий воображение, что никто его до конца не понимает. Вся Латинская Америка аплодировала «Раю» как шедевру, за исключением кубинского правительства.

Книга игнорирует все правила сюжета и композиции, разлетается в разные стороны. Хулио Кортасар, знаменитый аргентинский писатель и большой поклонник книги, говорил: «Иногда, читая „Рай“, испытываешь чувство, что Лесама прибыл к нам с другой планеты».

Почему кубинские власти осудили книгу, которую никто не понимает? Спишем это на научный абсурд, тщательно выстроенный революцией набор правил, принципов и правильных идеалов.

Секс в Гаване — всегда популярная тема, и чем откровеннее, тем лучше. Кабрера Инфанте опубликовал рассказ о человеке, занимавшемся сексом с морской черепахой, — никто и бровью не повел. Но когда Лесама написал, что сексом занимались мужчины с мужчинами (а также это делали мужчины и женщины, а в одной сцене мужчина занимается сексом с девушкой, а потом с ее младшим братом), это сочли извращением, и государство запретило публикацию его книг [85] Также считается, что «изоляция» Лесама стала следствием «дела Падильи» (ареста поэта Эберто Падильи, выступавшего против режима Кастро). .

Лесама отказался покидать Гавану и остаток жизни провел в своего рода внутреннем изгнании, его не издавали, работы не было. Похожая судьба досталась популярной поэтессе Дульсе Марии Лойнас. Она писала совершенно по-другому, но оба они совершили грех игнорирования революционного абсурда — у них был собственный.

До недавнего времени в кубинском обществе не было ничего более недопустимого, чем гомосексуальность. В Гаване мужчины всегда нарочито мужественны; друг мужского пола это не «приятель» и не «чувак», а gallo, то есть «петух». На улице хуже всего назвать мужчину maricón, pájaro, ganso [86] Первое и второе — «гомосексуал», последнее — «гусь». — Примеч. перев. — были и есть десятки оскорбительных слов, а также целый спектр бранных наименований для лесбиянок, в большинстве из них присутствует слово tortilla , что означает «яичница-болтунья». Гомосексуалов в обязательном порядке отправляли в военные лагеря, где они подвергались жестоким и диким попыткам «лечить» их электрошоком.

Потом, в 1990-е годы, когда в абсолютной диктатуре появилась некоторая гибкость, государство вдруг сменило свое отношение к вопросу на полностью противоположное. Сегодня открытых гомосексуалов — не всегда, но иногда — можно увидеть на гаванских рок-концертах или уличных вечеринках. О гомосексуальности говорят и в книгах, и фильмах.

Сила кубинского полицейского государства состоит в том, что трудно понять, что именно доведет тебя до беды. Правительство можно критиковать. В романах Десноса, мистериях Падуры и фильмах Гутьерреса много критики в отношении государства. Но когда Лесама пишет о гомосексуальности — это совсем другое дело. И когда Вильярреал, ухаживавший за домом Хемингуэя, не поладил с властями, проблема заключалась не в том, что он критиковал революцию (это можно было как-то переварить), а в том, что он вообще ею не интересовался. Что в Гаване способно вызвать больше подозрений, чем отсутствие мнения?

Иностранных журналистов всегда обескураживало, насколько свободно в Гаване говорят о политике. Однако никакое полицейское государство не могло бы запретить гаванцам разговаривать, выражать мнение, издеваться и подшучивать над властями. Это ведь чуть ли не определение типичного гаванца. Гарсиа Лорка называл горожан hablaneros , от слова hablar — «говорить».

Вдобавок государство постоянно меняет правила игры — и, судя по всему, продолжит так делать дальше. Но, несмотря на перемены, Гавана остается Гаваной.

Гаванцы, видимо, разбираются в постоянно меняющихся правилах своей страны, но иностранца это сбивает с толку. Однажды ночью я шел по темной и пустынной улице в Сентро-Хабана, осторожно оглядываясь по сторонам. Поскольку эмбарго закрыло возможность пользоваться кредитными картами, мои карманы были набиты наличными. Мои опасения, наверное, бросались в глаза, поскольку высокий и стройный молодой кубинец приблизился к мне и сказал: «Не волнуйтесь. Вам в Гаване ничего не грозит. Здесь живет два миллиона человек, из них миллион работает в полиции». (Гаванцы обожают подходить к иностранцам и делать подобные заявления, обычно с долей иронии.)

Этот парень почти не преувеличивал. Полиция в Гаване повсюду. Сотрудники MININT в зеленой униформе, внутренняя служба безопасности, выглядят настолько сурово, насколько кубинцы на это способны. Но обычные гаванские полицейские в серой форме — это, честно говоря, самые сексуальные вооруженные силы, что мне доводилось видеть. Красивые молодые мужчины и женщины в настолько безупречно подогнанной форме, что думаешь: а нет ли у них личных портных? Кажется, что полиция проводит целые дни на улицах группами по два-три человека (мужчины и женщины обязательно вместе, поддразнивая друг друга и флиртуя).

Иностранные журналисты приходят в восторг, когда люди либо называют братьев Кастро каким-нибудь из их многочисленных прозвищ, либо, имея в виду бородатого Фиделя, гладят себя по подбородку, словно не осмеливаются произносить их имена. Но конечно, гаванцы просто обожают клички и жесты. Они хлопают руками по-птичьи, чтобы сказать «я ухожу». Они спокойно называют Фиделя или Рауля по имени и любят политические анекдоты. Популярная шутка: три величайших достижения Революции — здравоохранение, образование, спорт; три ее величайшие неудачи — завтрак, обед и ужин.

Революции всегда сопровождались определенным абсурдом, но революция Кастро была особенно бредовой. Тут не просто власть переходила в другие руки или совершалось изменение политического устройства. Ставилась цель изменить все — создать другие общественные отношения, в том числе между мужчинами и женщинами, и положить конец потребительству. Революционеры хотели изменить человеческую природу и воспитать «нового человека». (Хотя общество должно было стать менее сексистским, о новом человеке всегда говорили «он».) Новый человек плевал на личное обогащение. О нем (или о ней) заботилось государство, а он (или она) посвящал себя служению обществу.