Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

Он участвовал в военных операциях, в том числе и в штурме 13 июня, но, скорее всего, без особого рвения. Недоброжелатели заметили, что оглушительные крики его гвардейцев предупредили осажденных о нападении. 14 июня Генрих был рядом со своим шурином, герцогом Анжуйским, когда тот едва не был сражен выстрелом из аркебузы. Брантом говорит, что видел, как Генрих целился в него, но выстрелил ли он? Брантом передает также слова, достойные «Илиады», которыми обменивались два гасконца; один из них стоял на городской стене, а другой — внизу: «Недавно у нас был король Наваррский, теперь он с вами; у нас был принц Конде, теперь он с вами; более того, у нас была каррака (венецианский корабль), теперь она у вас. Вот уж превратности судьбы!»

Однако в штаб-квартире принцев было не до сражений. 19 июня стало известно, что польский Сейм избрал своим королем герцога Анжуйского. Парадоксально, но поляки, убежденные, но веротерпимые католики, пришедшие в ужас от Варфоломеевской ночи и от участия в ней своего будущего монарха, потребовали от принца реабилитации жертв. Теперь, когда вмешалась восточноевропейская дипломатия, французский двор еще дальше продвинулся по пути непоследовательных действий. Не было уже и речи, чтобы сражаться с ларошельцами, осаду сняли и спешно заключили договор.

Однако последствия этой абсурдной авантюры стали определяющим фактором для изменения политических умонастроенний. 1572–1573 годами, когда религиозная политика граничила как с гнусностью, так и с абсурдом, можно датировать симптомы первых сомнений в правомерности фанатизма, которые мало-помалу сократят ряды экстремистов в обеих партиях, католической и протестантской. Отвращение к погромам, которые искажали в глазах европейских народов образ цивилизованной Франции, повинной в тех же преступлениях, что и турки, усталость от бесконечных гражданских войн, тревога при виде демографического и хозяйственного упадка страны привели к возникновению «политиков». Жанна д'Альбре испытывала отвращение к этим здравомыслящим людям, проповедовавшим умеренность и толерантность. Она называла их «религиозными гермафродитами» или людьми третьего сорта. С религиозной точки зрения она была права. Эти центристы, эти сторонники веротерпимости в глубине души были скептиками, готовыми к компромиссу между Римом и Женевой ради того, чтобы жить самим и давать жить другим. Они не были героями и не мечтали о мученичестве. Это были богатые и образованные буржуа, магистраты и купцы из больших городов или мелкие дворяне, исповедовавшие религию Монтеня. Их интересы были зачастую приземленными: выжить, спасти свои семьи и имущество, сохранить достигнутое положение, которого стремились их лишить радикалы. Однажды к ним придет победа — в тот день, когда на трон Франции взойдет их единомышленник, король Генрих IV.

Франция переживала тогда ослабление монархического чувства, что сопровождалось всплеском партикуляризма провинций. Как во времена Столетней войны, регионы замкнулись в себе и пытались решить свои внутренние проблемы самостоятельно, не привлекая к себе внимания партий, чтобы избежать крупных военных операций на своих территориях. Беарн и Гасконь для защиты своих интересов опирались на местную династию и ее политический аппарат. Лангедок объединил свои силы под властью наместника, маршала Дамвиля из рода Монморанси, который вскоре получил там полномочия вице-короля. Политическая ситуация менялась в сторону республики и регионализма.

Семья Монморанси одной из первых воплотила эту новую политическую тенденцию. Связанная родством почти со всеми знатными фамилиями Франции и, тем не менее, стоящая по общественному положению ниже принцев крови, она с некоторых пор играла роль регулирующей силы. При Генрихе II коннетабль Монморанси был всемогущим советчиком и полководцем, первой политической величиной королевства. После смерти короля и прихода к власти Екатерины Медичи Гизы оттеснили его на второй план. Католик, но дядя трех братьев Шатильонов, вождей гугенотской партии, старый коннетабль до своей гибели в 1567 г. в битве у Сен-Дени воплощал французскую оппозицию политике королевы-матери. Он оставил много сыновей, которые продолжили его дело и, противодействуя Гизам, проводили политику веротерпимости. Старший сын, маршал Франции герцог Франсуа, был зятем королей, так как был женат на внебрачной дочери Генриха II Диане Французской. Будучи наместником Иль-де-Франса, он сумел предотвратить кровопролитие в Париже во время долгого путешествия двора по Франции. Но позже, поняв, что не в его силах противостоять новому кризису, он покинул столицу до наваррской свадьбы. Его брат Генрих, сеньор де Дамвиль, тоже маршал Франции, был наместником короля в Лангедоке. Благодаря своей ловкой политике, ему удалось примирить католиков и протестантов своей провинции. Потом по порядку старшинства шли Шарль де Монморанси, сеньор де Мерю, и Гильом, сеньор де Торе. Их сестры вышли замуж за носителей самых громких имен Франции: Фуа-Кандаля, Вантадура, Тюренна и Ла Тремуйя. Клан Монморанси представлял собой самостоятельную силу, которую до сих пор не смогли одолеть ни Екатерина, ни Бурбоны-Альбре.

Избрание на польский престол герцога Анжуйского выдвинуло на первое место Франциска, герцога Алансонского, этого несчастного, обделенного природой молодого человека, последнего и самого ничтожного из Валуа. Именно этот непоследовательный и неуравновешенный человек стал первым принцем королевства, тем, кого называли Месье, тем, кто ближе всех был к короне. Протестанты поняли, что в их руках он мог бы стать главным козырем для их дела, если использовать его личные амбиции против Карла IX. Колиньи перед смертью тоже считал, что Месье мог бы стать «достойным государем Нидерландов» и, несмотря на разницу в возрасте, мог бы также стать принцем-консортом Англии. В конечном счете он мог бы одновременно выполнять обе эти роли.

А пока Месье был в центре всех интриг, с королем Наваррским и Конде в качестве статистов. Генрих Наваррский без зазрения совести участвовал в серии нелепых заговоров, узнав о которых, его мать содрогнулась бы от отвращения. Он, как и все остальные, увяз в сетях неблаговидных интриг и мелочных дрязг, как если бы климат двора действительно на него повлиял. Зная его, можно предположить, что на самом деле он изо всех сил старался удержаться на авансцене в ожидании своего часа. Но он не знал, когда этот час наступит.

Первый заговор принцев, которых прозвали «Недовольными», возник в лагере у Ла Рошели. Франциск планировал тайно покинуть лагерь вместе со своими кузенами, чтобы завладеть крепостями Ангулем и Сен-Жан-д'Андели или же напасть на королевский флот, крейсирующий у гавани, и соединиться с гугенотским флотом Монморанси, который вез подкрепление из Англии. Семнадцатилетний виконт де Тюренн был автором этого безумного плана. Вероятно, дело приобрело огласку, и они отказались от своих планов. Генрих позже рассказывал, что королева-мать оказала на него давление, пригрозив смертью. Это маловероятно, но у Екатерины были причины опасаться его происков в момент, когда королевство трещало по швам.