Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

24 августа Генрих вышел из своего ларошельского убежища. Несмотря на осторожные советы своего окружения, он бросился в погоню за королевской армией и догнав, изматывал ее партизанскими налетами своего мобильного войска в составе 200 кавалеристов и 300 аркебузиров. Лаварден, чтобы дать отдых солдатам, заперся в Ла-Э-Декарте, откуда Генрих не смог его выкурить за неимением артиллерии, но все же вернул за две недели Пуату и приблизился к Луаре.

В это время Генрих III покинул столицу под недремлющим оком своей матери и отбыл в Этамп, где д'Эпернон должен был принять командование 24-тысячной южной армией. Жуайез получил разрешение набрать вторую армию, чтобы продолжить прерванное наступление в Пуату, и уехал в Тур ожидать подкрепления, которое вел к нему Меркер. Король Наваррский использовал эту короткую передышку, чтобы найти новых сильных союзников в лице своих кузенов, католических Бурбонов. С некоторых пор он старался привлечь их в свой лагерь, чтобы создать династический фронт против Гизов, алкавших «гибели Бурбонов». Ему это удалось. Оба принца покинули двор и прибыли в замок Боннетабль, находившийся недалеко от западного фронта. Старший, Франсуа Бурбон, принц де Конти, был заика, да и глуповат, но зато он был старшим в своей ветви. Когда Иоганн Казимир потребовал принца крови для командования армией, которую он набрал в Германии, Генрих назначил Конти. Второй, Карл Бурбон, граф де Суассон, был сыном от второго брака покойного принца Конде. «Это благородный принц, — писал Морней Уолсингему, — что бы вам о нем ни говорили, и наша железная дисциплина пойдет ему на пользу». Суассон собрал вокруг себя дворян из Мена, Анжу и Нормандии и пошел на соединение с королем Наваррским.

С 200 кавалеристами и конными аркебузирами Тюренн был послан ему навстречу. Он атаковал арьергард Меркера и разграбил их снаряжение, потом продвинулся до Люда и Ла Флеша, чтобы взять там новых волонтеров, 300 дворян и 1000 аркебузиров. Узнав об этом, Жуайез решил преградить ему путь с войсками Меркера и остатками своей первой армии, но пока они объединялись, Тюренн и Суассон успели дойти до Монсоро. Когда Жуайез наконец добрался до Сомюра, он узнал, что враг переправился через Луару, и заметил вдали арьергард гугенотов, идущий по дороге на Луден.

Собрав все свои войска, Жуайез начал преследовать гугенотов кратчайшим путем, чтобы преградить им дорогу еще до Дордони. По пути к нему присоединились королевские полки, подошедшие из Бруажа и Ниора. Объединившиеся армии направились в район Гитра и Кутра, чтобы напасть на гугенотов на трудной переправе. 17 октября Жуайез был в Шале, на следующий день — в Ла Рош-Шале. Король Наваррский находился совсем рядом, за притоком реки Иль. Генрих понимал, что сражение неизбежно. Он созвал дворян из Пуату, Сентонжа и Ангулема и попросил сопроводить его только до переправы через Иль.

Узнав, что Беарнец собирается переправиться на следующий день к Кутра, Жуайез приказал своей кавалерии на заре приблизиться к городу. Там он осведомился о короле Наваррском и его войсках, но никто о нем ничего не слышан. Опасаясь, что подошел раньше времени и упустил противника, который, возможно, сейчас переправляется через Дордонь, он вернулся в Ла Рош-Шале и отдал необдуманный приказ войскам рассредоточиться по городам. В это время, находясь в таком же неведении, как и противник, Генрих Наваррский начал переправу на уровне Кутра. Жуайеза немедленно предупредили, но из-за этой задержки была упущена возможность остановить гугенотов за Дордонью, и Беарнец первым подошел к Кутра. Можно понять досаду Жуайеза и его решение немедленно атаковать, даже находясь в невыгодном положении, чтобы не дать врагу продвинуться дальше.

Генрих также находился на сомнительно благоприятных позициях — он был прижат к слиянию Иль и Дордони, отрезавшей ему путь к отступлению, и он уже накануне переправил свою артиллерию на другой берег. Тем не менее он решил принять сражение и приказал переправить назад пушки.

Кутра — это его первое настоящее сражение. До сих пор он осмеливался только на небольшие столкновения и брал города внезапным штурмом. Прибытие Жуайеза заставило его проявить свой талант на более высоком уровне. Известно, что были высказаны разные суждения о полководческих способностях Беарнца. Историк Мишле писал: «Мы считаем несправедливыми слова Наполеона, который называл его „мой храбрый кавалерийский капитан“. Мы считаем также слишком суровыми слова принца Пармского: „Я думал, что это король, но это всего лишь кавалерист“». Историк из чувства патриотизма высказывает более благоприятное суждение: «Во Франции все импульсивно!» Сказано не в бровь, а в глаз. По сравнению с принцем Пармским, величайшим полководцем своего времени, король Наваррский, конечно, всего лишь посредственный тактик. Никакого стратегического решения, никакого глубоко продуманного плана, никакого гениального озарения, чтобы внезапно потеснить противника, окружить его, наголову разбить или упорно преследовать. Генрих не мыслит стратегически, он моментально реагирует на сложившуюся ситуацию, и именно в этом заключается его талант. Когда он считает, что нужно сражаться, тогда обостряются все его чувства, безупречная наблюдательность и проницательность. Оценить на глаз местность, молниеносно использовать благоприятные обстоятельства и застать врасплох — вот что он делает в совершенстве. Юношеский пыл и личная храбрость, когда он силой примера вел за собой свои эскадроны, позволяли потом с успехом использовать ситуацию. Воистину он был настоящим воином.

Ночь прошла в размещении армии на небольшой равнине диаметром в 600–700 шагов, которая простиралась на восток от города Кутра. Армия стояла спиной к деревне. Слева от нее был ручей и песчаный пригорок, где разместилась артиллерия, справа — охотничьи угодья, примыкающие к замку маршала де Сент-Андре и пересеченные небольшой ложбиной, где затаились аркебузиры. Были использованы малейшие неровности местности. Армия развернулась сомкнутым строем. В центре, на холме, полукругом стояла пехота, на левом фланге — три кавалерийских эскадрона под командованием Беарнца, Конде и Ла Тремуйя, на правом фланге — эскадроны Тюренна. Между эскадронами рассредоточились аркебузиры.

Жуайез появился в 7 часов утра. Противостоящие силы были примерно одинаковы: 4000–5000 пехотинцев с обеих сторон, 1200–1500 кавалеристов у гугенотов, 1500–1800 у католиков. Гугеноты были опытными воинами, однородной массой серых кирас под колетами из буйволиной кожи. Вокруг Жуайеза, наоборот, находился цвет золотой придворной молодежи, блестящие и храбрые дворяне, изнывающие от нетерпения обрушиться на еретиков, но без военного опыта, одетые, словно на увеселительную прогулку, в бархатные плащи и шелковые шарфы, в шляпах с султанами из разноцветных перьев, вооруженные клинками с насечкой. Их армия разместилась у подножья склона; неумело дислоцированная артиллерия вскоре продемонстрировала свою неэффективность и была перемещена в ходе сражения. Сосредоточенная на двух флангах пехота не имела прикрытия. Что касается тяжелой кавалерии, которую Жуайез вооружил копьями, то она должна была перемежать ряды пехотинцев. Сражение развертывалось быстро. Поистине библейский пролог воздействовал на души воинов. Генрих предусмотрел этот сценарий, который напоминал о великих мгновениях избранного народа. Он обратился к своим кузенам Конде и Суассону, в первый раз идущим с ним в бой: «Помните, что в вас течет кровь Бурбонов! И с нами Бог! Я покажу вам, что я старший в роду!» Конде ответил: «А мы проявим себя доблестными младшими!» С небольшой речью он обратился к солдатам и попросил для них благословения Всевышнего. Потом пасторы прочли молитву. После чего армия по просьбе Агриппы д'Обинье запела 117-й псалом: «Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовеки милость Его». Казалось, вернулось время крестовых походов. Католики не поняли этого благочестивого порыва. «Черт возьми! Эти трусы дрожат от страха, они исповедуются!» «Господа, — ответил старый сеньор де Во, — когда у гугенотов такие лица, это не к добру».