Жан-Пьер Баблон - Генрих IV

Два последних года своей жизни Габриель занимала положение королевы Франции. Она имела собственные покои в королевской резиденции Фонтенбло. В Париже король поселил ее рядом с Лувром, и герцогиня могла незаметно проходить из своего особняка во дворец. Когда король был в Лувре, она каждый вечер приходила туда на ночь и спала в опочивальне королев Франции. Личная охрана и пажи охраняли ее от незваных гостей, ей прислуживали принцессы и герцогини. Как бы трудно ни было получить отпущение грехов от папы, это было сущим пустяком по сравнению с расторжением королевского брака. Здесь сталкивалось слишком много интересов. Во Франции самые близкие советчики короля, Санси, Рони, Вилльруа, расточая улыбки фаворитке, не одобряли поведения короля и его немыслимого желания увенчать ее королевской короной. Дворянство считало себя униженным выбором королевы, которая по существу таковой не являлась, хотя им и приходилось воздавать ей королевские почести. Народ не скрывал своего возмущения. В 1598 г. Генрих дважды убеждался, как строго осуждает его народ. Пастух из Сен-Жермен-ан-Де+) и парижский лодочник поносили «мерзкую шлюху», которую король содержит на налоги, взимаемые с неимущих. В Риме папа не собирался участвовать в унизительной комбинации, бросающей пятно на Святой престол и французское королевство. Он знал также о надеждах флорентийского двора. Легат Александр Медичи, которого папа послал своим представителем на заключение Вервеннского мира, старался не выказывать своего осуждения, но мораль, политика и семейные интересы Медичи побуждали его отговаривать короля от его злополучного плана. Он был не одинок, так как многие считали, что испанский брак невозможен, а флорентийский желателен.

Король понимал, что мнение легата имеет решающее значение. Когда тот готовился к отъезду, Генрих неожиданно появился у него в сопровождении Силльри. Он сообщил ему о своем желании дать Франции дофина, настаивал на необходимости расторжения своего брака и под конец произнес имя Габриели. Легат прервал его: он приехал во Францию для переговоров о мире и уезжает довольный успехом своей миссии. Что до остального, то он не уполномочен это обсуждать. Однако перед придворными прелат не скрывал, что Габриель будет постыдным для короля Франции выбором.

Обеспокоенные будущим, французские органы власти — Парламент, ассамблея церквей Франции и другие — побуждали короля прояснить ситуацию и дать Франции законного наследника. Но магистраты опасались, что их совету не последуют, как они бы этого хотели. Первый президент нормандского парламента, приглашенный в Монсо к Габриели, которая старательно его обхаживала, в августе высказал тревожащие соображения: «Я хочу обновить королевскую кровь самой сильной кровью, которая только есть». Были все основания предполагать, что он имел в виду бастардов Габриели и что король намеревается объявить их правомочными носить корону. Впрочем, это соответствовало мотивировочной части легитимации Цезаря. Генрих искренно полагал, что нужно освежить кровь французской династии притоком новой крови. Эти слухи, волновавшие парижскую общественность, дошли до королевы Маргариты. Начатая процедура развода была приостановлена в ожидании папского отпущения грехов, и Генрих не слишком спешил их возобновлять, предоставив жене сделать первый шаг. Сгорая от нетерпения снова выйти на авансцену, вновь оказаться в центре событий и покинуть глухую провинцию, Маргарита действительно возобновила переговоры с посредниками. Необходимость вынудила ее даже искать расположения Габриели. 24 февраля 1597 г. она написала ей льстивое письмо, зная, что желания короля и герцогини «так едины, что угождая одной, я угождаю другому. Я говорю с вами, как с той, которую хочу считать своей сестрой и которую после короля я почитаю более всех на свете». В конце 1598 г. она подарит ей для Цезаря герцогство Этамп. Однако эта продувная бестия уже начала менять тактику. После совещания легата и Белльевра было решено, что первой доверенности королевы недостаточно для возбуждения дела о разводе. Рони, которому король велел получить вторую, послал к изгнаннице бывшего купеческого старшину Мартена Ланглуа. До сих пор Маргарита думала, что ее муж не стремится узаконить свою связь и задумал бракосочетаться с одной из европейских принцесс. Теперь же она знала, что он собирается жениться на Габриели и намерен объявить законными своих бастардов. Она знала также, что существует мощное сопротивление этому плану, который она как французская принцесса считала позорным для династии. Пришла пора создавать трудности и устраивать проволочки, чтобы помешать королю жениться на этой «чертовке». В согласии на развод, которое она послала в декабре, не говорилось о «неосуществлении брака». Эту причину выдумали, чтобы ускорить рассмотрение дела, но она могла способствовать легитимации бастардов.

При европейских дворах нарастало беспокойство, так как сообщения дипломатических агентов вызывали опасения, что во Франции начнутся новые беспорядки. Флорентийский секретный агент Бончиани писал 17 июля: «Король принял твердое решение обзавестись женой, но он женится только на Габриели и узаконит детей, которых от нее имеет. Вероятно, он натолкнулся на непреодолимые трудности, но тем не менее нет никакой надежды на другой брак». Битва за женитьбу короля началась в конце года. Несмотря на тщательное изучение документов, истинные намерения Беарнца остаются неясными. Свидетельства о поручениях агентам, посланным им в Италию, противоречивы. Эту странную двусмысленность можно объяснить продуманным двоедушием короля, или его фатализмом, или нерешительностью, наподобие той, которая обычно парализовала его волю после побед. Но возможно, это следствие его подчиненности любимой женщине. Габриель всегда легко добивалась от него любых обещаний, но в ее отсутствии трезвые советчики опять обосновывались в кабинете короля. Провидение докажет разумность этого более или менее сознательного макиавеллизма. Когда на пасхальной неделе внезапно исчезнет предмет спора, вознесенный на небо, подобно Медее на огненной колеснице, вся тайная дипломатия, запущенная в ход при ее жизни, ко, всеобщему удовлетворению будет полностью оправдана и успешно завершена.

Осень 1558 г. была печальной. Короля охватило внезапное уныние, вызванное чередой тревожных событий. 18 сентября — встреча со зловещим призраком в лесу Фонтенбло. 25 сентября — оскорбительное анонимное письмо на имя Габриели.

В октябре король тяжело заболел, простудившись при игре в мяч. Лихорадка вскоре осложнилась обострением венерической болезни. Собирались послать в Венецию за специалистом по мочеполовым заболеваниям, но кровопускания и очищения желудка вызвали временное улучшение.