Иван Оченков - Царь [СИ]

— Слышал государь, как не слыхать. Да только наказал нас Господь, нету в наших местах такого. Уж как мы ни искали, каких рудознатцев не звали. Хлебушко у нас родит, лен есть, соль вот еще добываем, а ни железа, ни меди не дал нам бог.

— Печально это, но кто мы такие, чтобы с божьим промыслом спорить?

— Так и есть, — горестно вздохнул Строганов, всем своим видом показывая скорбь от отсутствия металлов на пожалованной его роду земле.

— Ну ладно, нет у вас, так может в другом месте найдется? Я вот думаю указ издать…

— Какой указ, милостивец?

— Да еще толком не решил, но думаю так: все недра в нашем царстве суть неотъемлемая и нераздельная царская собственность. А поелику оные недра принадлежат мне яко монарху, то я и соизволяю всем и каждому, вне зависимости от чина и достоинства, во всех местах, как на своих, так и на чужих землях искать, добывать и выплавлять всякие металлы.

— Как это на чужих? — насторожился купец.

— А так, если владелец земли ленив и не выгоды своей не понимает, то я не намерен доходы терять.

— Отбирать будешь?

— Зачем же, отбирать. Нет, Андрей Семенович, земля это земля, а недра это недра. Если хозяин добывать руду не хочет, так пусть ее другие добывают. А хозяину платят, ну, скажем, 1/32 часть прибыли.

— А сам подати сколько возьмешь?

— Первые три лета – ничего! Пока прибыли не будет, то могу и на пять. После этого 1/10 от добытого. Если вдруг, паче чаяния, найдется благородный металл, скажем, серебро, то так же.

— Всего одну десятую? — вылупил глаза Строганов.

— А что тебя смущает? Нынче ничего такого в наших землях добывают, а десятая часть от ничего – ничего и есть.

— Но это же…

— Прочее будет казна выкупать, по справедливой цене. Ну а если в казне денег нет или надобности, то хозяин в своём добре волен.

— Ишь ты, — задумался купец.

— А тебе какая в том печаль, купец? — усмехнулся молчавший до сих пор боярин Романов. — Ты же говорил, что в твоих землях ничего такого нет!

— Да как тебе сказать, Иван Никитич, — осторожно возразил Строганов. — Может мы искали неправильно. Дело то ведь больно мудреное.

— Так поищите, авось найдете.

— Вот если бы…

— Что, если?

— Если бы ты государь, сам рудознатцев послал…

— Да я-то могу, Андрей Семенович, да только если я их найму, то они мои, а стало быть, все что они найдут тоже мое.

— Так оно же и так твое, царь-батюшка!

— Верно, только я в том смысле, что и рудники и заводы тоже мои станут. Нет, я конечно, семью вашу не обижу, 1/32 дам как и обещался… Смекаешь?

— Понял я, государь, — вздохнул купец. — Сами наймем хитрецов. [42] Умельцев, ловких людей.

— Вот это разговор! С наймом так и быть помогу, попрошу у короля Шведского.

— Еще бы лесов нам прирезать, — помялся Строганов. — Для выплавки.

— Если найдете руды добрые, то и лесов прирежу.

— И людишек…

— Руду найдешь, приходи! Ладно, хватит на сегодня разговоров. Приходи завтра, Андрей Семенович, тогда и поговорим.

— Что-то ты государь, сегодня щедр без меры, — пробурчал Вельяминов, дождавшись, когда купец выйдет. — Немало ли с такого дела десятину?

— Нормально, Никита. Главное чтобы за дело взялись, да в царстве свое железо да медь появилось.

— А коли и впрямь, серебро найдут?

— Когда-нибудь и найдут, — пожал плечами я. — Что с того?

— Так обогатеют паче всякой меры! — возмутился окольничий.

— Чего ты Никита Иваныч шкуру неубитого медведя делишь, — вмешался Романов. — Не нашли еще ни серебра, ни злата, ни даже меди! Меня вот другое беспокоит.

— Что еще приключилось?

— Да покуда ничего, вот только Строганов-то неделю как приехал, а эту, как ее… аудиенцию, что-то не торопился получить.

— Так это дело небыстрое. Да и мало ли, может дела какие у него были?

— Такие дела, что и к царю поспешать не надо?

— Не пойму я, что тебя беспокоит?

— Да я сам не пойму, только вот размышляю, а может Строганов пронюхал что-то такое, что торопиться перестал?

— Что, например?

— К примеру, что Владислав войной идет.

— Так это на Москве всякая собака знает.

— Верно, а вот то, что в казне хоть шаром покати, ведают не многие. А тут они с казной пожаловали. Как ни крути, а двадцать тысяч это деньги!

— Так они же их уже привезли?

— А кто знал про сие? Нет, вы как хотите, а что-то тут не так.

— Бог с ним со Строгановым, ты лучше скажи, куда Телятевский запропастился?

— Вот тебе крест, государь, не ведаю. Как сквозь землю запропастился, проклятый! Ох, не вовремя ты Корнилия отослал, уж он бы его и из-под земли сыскал бы.

— А как там наш Мелентий?

— Плох духовник твой, Иван Федорович, иной раз в разум приходит да что-то сказать пытается, а так все больше в беспамятстве лежит.

— Вот еще напасть! Ей богу, если и впрямь Телятевский тут виновен, как бог свят, насидится на колу! Вы вот что, пусть рядом с отцом Мелентием, постоянно монах грамотный находится и если он скажет чего, то пусть в точности сразу и запишет.

— Да сделано уже, государь.

— Ну и хорошо. Ладно, господа совет, давайте расходится. Утро вечера мудренее.

Романов тут же степенно поклонившись, удалился, и мы остались с Никитой одни. Посмотрев на кучу бумаг, добрая половина которых так и осталась непрочитанными, я не удержался от вздоха.

— Эх, когда же я себе секретаря заведу толкового!

— Где же его взять, толкового-то? — пробурчал в ответ Вельяминов. — На тебя же не угодишь, все тебе не такие, неграмотные, да неразумные.

— Не скрипи, скажи лучше, лошади готовы ли?

— Все-таки поедешь?

— Да две недели уже не был. Дочка скоро узнавать перестанет, да и Лизка куксится.

— Нашел горе, подари ей колечко, али серьги так и повеселеет, чай не жена.

— Тоже верно, — усмехнулся я и достал из-за пазухи небольшой коробок. — Посмотри, сгодятся такие?

Никита мельком глянул, оценив драгоценные камни и тонкость работы, и махнул головой, дескать, с головой хватит. Я тем временем принялся расстегивать пуговицы на своем зипуне. Вельяминов вздохнув, принялся помогать. Пока я скидывал шитую золотом одежду, Никита вытащил из сундука рейтарский камзол, который обычно служил мне одеждой при поездках в Кукуй. Через несколько минут, я шагал вслед за окольничим по длинным переходам кремлевского дворца. Выйдя в один из маленьких двориков, где помещалась коновязь, мы вскочили в седла и двинулись к воротам. Стоявшие возле них в карауле стрельцы бросились отворять, и наш маленький отряд двинулся в ночь.

Не успел стук копыт стихнуть, как один из стоящих на башне часовых, вытащил закрепленный на стене светильник и несколько раз описал им крест в сгущавшейся тьме. Убедившись, что сигнал заметили на ближайшей колокольне, стрелец вернул фонарь на место и, как ни в чем, ни бывало, вернулся к службе. Человек, получивший таким образом весточку, тут же передал ее дальше в высокий терем, и не прошло и четверти часа, как из одного ничем неприметного двора выехало несколько всадников тут же погнавших своих коней с обмотанными тряпьем копытами к одним им ведомой цели. Вообще, по ночам по Москве могут ездить только патрули и гонцы по государеву делу. Но случалось такое нередко и потому маленький отряд из немецких и русских рейтар не вызывал у уличных сторожей ни малейшего удивления. Посмотрев на предъявленные им бляхи, сторожа отмыкали рогатки и, пропустив ночных гостей, ворча, закрывали их снова. Впрочем, таких преград было немного, и кавалькада уверенно двигалась в сторону Иноземной слободы. Наконец, узкие улочки закончились и рейтары оказались на большом пустыре перед Кукуем. Ни немцы, ни русские здесь не строились, и потому между слободами получилось изрядное пустое пространство, заросшее невысокими деревьями и кустарником. В прежние времена, сказывали, здесь озоровали лихие люди, но последних еще два года назад изловили люди Михальского, да прямо тут и развесили. Так что всадники двигались совершенно спокойно и, как оказалось, зря. Едва они миновали небольшую рощу, как раздался свист и к ним со всех сторон кинулись какие-то вооруженные люди. Одни из них пускали стрелы из самострелов, другие старались вышибить своих противников из седел рогатинами. Впрочем, рейтары, хотя и не ожидали нападения, были людьми опытными и искушенными в ратном деле. Те из них кто не погиб сразу успели взяться за оружие и оказали ожесточенное сопротивление. Пристрелив нескольких нападающих, они взялись за палаши и попытались прорубить себе дорогу. Однако разбойников было слишком много, и им удавалось, нападая с разных сторон убивать одного за другим царских ратников. Наконец остался только один из них, по виду офицер. Кружась как волчок, он ловко отбивался своей шпагой от наседающих татей, а потом, улучшив момент, ударил бока своего коня шпорами. Благородное животное, взвилось от боли на дыбы, но удержанное железной рукой своего всадника рванулось вперед. Попытавшегося кинуться наперерез лиходея он просто стоптал конем. Казалось еще секунда и ему удастся вырваться из западни. Однако разбойники как видно были готовы ко всему, и скачущий во весь опор конь налетел на натянутую между деревьев веревку. Вылетевший из седла офицер с размаху ударился о землю и, несколько раз перевернувшись, затих. Тати осторожно обошли жалобно ржущую лошадь, и окружили неподвижно лежащее тело. Наконец один из них решился подойти поближе и потрогать его. Убедившись, что пострадавший не падает признаков жизни, бандит осмелел и постарался перевернуть его. Однако едва ему это удалось, неожиданно оказавшийся живым рейтар поднял пистолет, щелкнул курок, зажужжало колесо, высекая искру и вылетевшая из ствола с громким хлопком пуля, выбила мозги незадачливому грабителю. Впрочем, это была его последняя удача, кинувшиеся со всех сторон разбойники, принялись рубить его саблями и топорами и вскоре несчастный затих под их ударами. Наконец, убедившись, что их жертва мертва, главарь разбойников велел подать огня, чтобы рассмотреть лицо своего врага. Увы, оно оказалось залитым кровью и повреждено ударами, так что опознать его не было ни малейшей возможности. Тогда тать принялся обшаривать тело и нашел маленькую коробочку, спрятанную за пазухой. Открыв ее, главарь увидел в неровном свете факела тонкой работы серьги и довольно осклабился: