Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Коалиционная война с Людовиком XIV в начале XVIII века и войны с Бонапартом в конце того же столетия, возможно, дают менее четкое представление о слабости австрийцев, чем конфликты в промежутке. Продолжительное противостояние с Пруссией начиная с 1740 года было особенно красноречивым свидетельством того, что, несмотря на все военные, налоговые и административные реформы, предпринятые в землях Габсбургов в этот период, Вена так и не смогла достичь доминирования над другим, более мелким германским государством, чья армия, система налоговых сборов и бюрократическая система были значительно эффективнее. Кроме того, никто из негерманских государств (Франция, Великобритания, Россия) не желал поглощения ни Австрией Пруссии, ни наоборот. В более широком европейском контексте Габсбургская империя уже стала второстепенной, но все же мощной державой и оставалась таковой вплоть до 1918 года. Конечно, она не откатилась так далеко в списке влиятельных государств, как Испания или Швеция, и не повторила судьбу Польши, но из-за децентрализации власти в империи, этнической разнородности и экономической отсталости все попытки официальной Вены стать самой могущественной империей в Европе оказались напрасными. Тем не менее опасно переоценивать подобное «падение». По словам Олвен Хафтон, «упорное нежелание Австрийской империи разделиться, считавшееся некоторыми глубоко ошибочным» говорит о том, что она еще не растратила весь свой скрытый потенциал. Любые несчастья, которые периодически обрушивались на страну, зачастую сопровождались очередными актами оздоровления, и каждый раз это показывало, какими значительными ресурсами обладает империя и, одновременно, насколько ей трудно ими воспользоваться. И у каждого исследователя падения династии Габсбургов есть какое-то объяснение ее поразительно упорного, а порой и весьма впечатляющего военного сопротивления динамичным силам французского империализма в течение почти двадцати четырех лет — с 1792 по 1815 год {151} 151 См. [601, р. 155]. См. также [NCMH, vol. 8, ch. 10; 657, ch. 3 и 5; 1328; 833; 331, comment.]. .

Ситуация в Пруссии была схожа с австрийской, но лишь с геостратегической точки зрения. Причины стремительного укрепления страны и превращения ее в самое могущественное королевство на севере Германии хорошо всем известны, и я лишь перечислю их: организаторский и военный гений трех правителей государства — Великого Курфюрста (1640–1688), Фридриха Вильгельма I (1713–1740) и Фридриха Великого (1740–1786); эффективность прусской армии, все офицерские должности в которой занимали юнкеры, а на ее содержание тратилось до 80% всех собираемых в стране налогов; (относительная) финансовая стабильность, чему способствовали обширные владения королевского двора, а также стимулирование развития торговли и промышленности; постоянная готовность принять на службу иностранных наемников и сотрудничать с предпринимателями из других стран; известные на весь мир прусские чиновники, заправлявшие делами в военных комиссариатах {152} 152 См. [601, ch. 7; 1358, ch. 13–16; 1323, vol. 2, p. 225ff; 195; 1094]. Неплохое исследование системы государственного устройства и реформ в Пруссии вы найдете в NCMH (vol. 7, ch. 13). . Правда состояла еще и в том, что расцвет Пруссии совпал с упадком былого могущества шведов, разделом ослабленного Польского королевства и разного рода распрями в Вене, связанными с войнами и неопределенностью в отношении наследства Габсбургской империи в первой половине XVIII века. Если прусские монархи и реализовали открывшиеся перед ними возможности, то только потому, что ими нельзя было не воспользоваться. Кроме того, заполнив «вакантное место могущественного государства», открывшееся в северной и центральной частях Европы после 1770 года, Пруссия также извлекла выгоду из своего положения по отношению к другим великим державам. Рост влияния России способствовал развалу Швеции, Польши и Османской империи. Франция находилась достаточно далеко на западе и не представляла собой постоянную смертельную угрозу Пруссии, но могла рассматриваться как полезный союзник в альянсе против Австрии. В свою очередь, если Франция предпринимала попытку вторжения в Германию, то, как правило, ей противостояли как объединенные силы Габсбургов, Ганновера (а следовательно, и Великобритании) и, возможно, Нидерландов, так и самой Пруссии. И наконец, если такой альянс терпел неудачу, то у Пруссии было намного больше шансов заключить нужный ей мирный договор с официальным Парижем, чем у других государств. Антифранцузский альянс иногда оказывался полезен для Берлина, но он никогда не был столь уж обязательным.

Благодаря столь выгодным дипломатическим и географическим условиям первые правители Пруссии умело играли по установленным правилам. Присоединение Силезии, по некоторым оценкам являвшейся одним из наиболее промышленно развитых районов на востоке Европы, дало, в частности, мощный толчок росту военного и экономического потенциала страны. Однако ограниченность реального влияния на общеевропейской арене, ограниченность территории и численности населения все же жестко аукнулись Пруссии во время Семилетней войны (1756–1763), когда дипломатические условия складывались не в пользу страны, а могущественные соседи Фридриха Великого были настроены наказать его за политическое «плутовство». Прусскому монарху стоило неимоверных усилий избежать поражения, столкнувшись со столь пугающим «окружением». Не последнюю роль в этом сыграла его хорошо обученная армия и отсутствие нормальной координации действий в лагере противника. Тем не менее человеческие и материальные потери были чудовищными, а растущая с 1770-х годов закостенелость прусской армии больше не позволяла Берлину выдерживать дипломатическое давление со стороны России, не говоря уже о дерзком нападении Наполеона в 1806 году. Даже реформы, проведенные в армии Шарнхорстом, Гнейзенау и рядом других военачальников, не помогли к 1813–1815 годам решить проблему недостаточной численности прусских войск {153} 153 См. [257, р. 22ff; 330; 339, р. 17ff; 978]. . К тому времени Россия в военном отношении уже превосходила Пруссию, которая в значительной степени зависела от британских субсидий (главного финансиста коалиции) и по-прежнему не могла в одиночку противостоять Франции. Королевство Фридриха Вильгельма III (1797–1840), как и Австрия, оказалось в нижней части списка великих держав и пребывало там до проведения серьезных промышленных и военных преобразований в 1860-х годах.

В то же время два отдаленных государства, Россия и Соединенные Штаты, обладали относительной неуязвимостью и были свободны от стратегических метаний, характерных для стран центральной Европы XVIII века. Обе будущие сверхдержавы, безусловно, имели «хрупкие рубежи», которые необходимо было охранять. Но ни американская экспансия на другой стороне Аллеганских гор и на Великих равнинах, ни расширение Россией своих территорий за счет степей не заставили ни одно из сильных в военном отношении государств почувствовать опасность {154} 154 Краткий, но полезный анализ: [333, ch. 1–2]. . Таким образом, в отношениях с Западной Европой у них было преимущество в виде относительно гомогенного «фронта». И то и другое государство могло бросить вызов некоторым из существующих великих держав (или как минимум вызвать у них тревогу), оставаясь в то же время неуязвимым благодаря своей удаленности от основного театра военных действий в Европе.