Ханс ван Конингсбрюгге - История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг.

Комфортабельнее всего голландские политики себя чувствовали, занимая официально объявленную еще до поражения шведов под Полтавой позицию нейтралитета и в то же время тайно помогая русским. Конечно, репрессивные меры со стороны шведов не заставили себя ждать — в виде захвата голландских торговых судов, которые перевозили подданных Республики, нанявшихся на службу к русскому царю. Но так как двусмысленная политика Гааги была в Стокгольме давно известна и обе страны и так фактически находились на грани войны, дальнейшего ущерба двусторонним отношениям это уже не нанесло. Тем не менее скандал со взятыми в плен голландцами, направлявшимися на службу в Петербург, наглядно показал всем, кто этого еще не понял, насколько лицемерно ведут себя правящие круги Республики.

Сделав ставку на Россию, голландцы очень многого ожидали от царя-голландофила, но надежды их не оправдались. Петр I не дал себя отвлечь от своей мечты превратить Петербург в процветающий торговый порт — за счет Архангельска. Поначалу, до окончания Северной войны, превосходство оставалось за Архангельском, так что большого ущерба голландские купцы не понесли. Труднее было правящей элите Республики смириться с тем, как мало благодарности проявил русский государь по отношению к голландцам, поддерживавшим его в войне со шведами. И в Гааге, и в Амстердаме рассчитывали на взаимность — в виде привилегий для голландской торговли, на практике все вышло иначе. В принадлежащих русским портах со шкиперами из Голландии обращались крайне грубо, а их грузы расхищали. Голландским купцам иногда даже не давали возможности покинуть Россию, тогда как агенты царя не стеснялись похищать жителей Республики. Не особенно удачный визит Петра в Амстердам в 1717 г. и «дело» Якоба де Би, резидента Генеральных Штатов в Петербурге, год спустя — лишь конечные станции того пути вниз, по которому двигались быстро ухудшавшиеся отношения между двумя странами.

Могли ли руководители Республики извлечь из связей с русскими больше выгод, если бы пошли навстречу политическим чаяниям России во второй фазе Северной войны? Официальное признание «Высокомочными» нового порядка вещей на Балтике, безусловно, побудило бы Петербург благожелательнее относиться к голландской торговле. Такой шаг Генеральных штатов был бы всего-навсего открытой демонстрацией того, о чем и так все знали, — того, что в конфликте на севере и востоке Европы Республика неофициально поддерживала Россию. Проявленная голландцами в этом вопросе осторожность объяснялась не столько симпатиями к Швеции, сколько все тем же желанием как можно меньше идти на риск. Кроме того, в Гааге знали о крайнем ухудшении отношений между Россией и Великобританией, что тоже мешало гаагским политикам открыто встать на сторону русских, хотя это и позволило бы голландцам обойти своих торговых конкурентов-англичан. Наконец, следовало подождать, чем закончится война. Ни в 1712 г., ни в 1717-м никто не мог предвидеть, что по Ништадтскому мирному договору шведам придется уступить царю всю Лифляндию, Эстляндию и Ингрию, а также часть Финляндии.

В отношениях же со Швецией дипломатия Республики не только постоянно опаздывала, но и не готова была ничего предложить. Пока русским приходила помощь из Амстердама, шведы не получали ничего. В диалоге со Стокгольмом позиция Гааги была чрезвычайно далека от реализма. Об этом говорит хотя бы тот факт, что послу Генеральных штатов в Швеции Юббо ван Бюрманиа поручили прежде всего добиться возмещения ущерба за захваченные шведами голландские суда, а в случае успеха предложить шведскому королю союз, но на период уже после Северной войны. При таких условиях правительство Швеции, разумеется, ни на какие уступки голландцам в торговле не пошло. Страна отчаянно боролась за существование, казна была пуста, и о предоставлении щедрых коммерческих льгот иностранцам даже думать было нечего.

Провал голландской дипломатии после 1714 г. и в Швеции, и в России был связан, конечно, также с уменьшением международного престижа Республики после долгой войны за испанское наследство и не очень выгодного для голландцев Утрехтского мира. Было ясно, что после этого Гаага не захочет, да и не сможет принимать на себя какие-либо обязательства на международной арене. Страна стояла на пороге банкротства. Если бы дело обстояло иначе, если бы Республика, как это случалось на протяжении почти всего XVII века, по-прежнему готова была без колебаний прибегать к вооруженному вмешательству для защиты своих интересов, то Швеция и Россия вели бы себя гораздо осмотрительнее, когда речь шла о чувствительных для голландцев вопросах.

По окончании Северной войны дипломатия Республики стремилась заключить и с русскими, и со шведами торговый договор. Ни в Петербурге, ни в Стокгольме из этого ничего не вышло. Причина проста: в обмен на возможные льготы для своих купцов Голландия не предложила ничего существенного. Так, англичане добились в Швеции благоприятных условий торговли, оказав шведам в 1719 г. на Балтике военное содействие. Эти выгодные условия для британских коммерсантов сохранились и после Ништадского мира. Тревога шведов за безопасность их страны была и после 1721 г. настолько велика, что их новым главным союзником стал ни кто иной как русский царь, который при этом сделал уступку былым противникам в вопросе о торговых пошлинах. Республика же в лице Рюмпфа только просила, а взамен ничего не предлагала. Как раньше с Петром, голландцы возложили все свои надежды на симпатии к их стране, которые питал шведский король Фредрик I. Но и здесь их ждало разочарование. Успеха можно было бы достичь, если бы Генеральные штаты в обмен на экономические выгоды пошли на политические уступки. Однако, как уже говорилось, это не вписывалось в новую стратегию Республики: как можно меньше идти на риск. В Петербурге резиденту Виллему де Вилде не удалось и приступить к серьезным переговорам. Голландские купцы в России предпочитали сами обсуждать свои дела с российскими властями. Это ясно показывало, что думали даже голландцы о вялой дипломатии собственного государства.

В целом политику Республики в отношении Швеции и России можно охарактеризовать словами «слишком мало и слишком поздно». Разочарования, вызванные в Голландии условиями Утрехтского мира, и опустевшая казна сбили правящие круги страны с курса, привели их в растерянность. Внутренние разногласия по поводу того, что делать в изменившейся международно-политической ситуации, довершили дело. Мог бы принести пользу какой-нибудь важный жест доброй воли, например, назначение в Петербург чрезвычайного посла. Это значило бы принять во внимание чувства царя Петра, который больше всего остального хотел, чтобы на Западе с ним всерьез считались. Однако по традиции Генеральные штаты направляли к русскому самодержцу не посла, а дипломата низкого ранга и не готовы были пересматривать сложившуюся практику. Позднее же «Высокомочные» долго — дольше всех — тянули с признанием императорского титула Петра. Все это были крупные психологические просчеты, свидетельствовавшие о том, что в Гааге тогда еще не в полной мере осознали произошедшие на севере и востоке Европы перемены. Времена значительного влияния голландцев в этой части мира окончательно ушли в прошлое.