Линн Торндайк - История магии и экспериментальной науки. Ранняя христианская мысль

Вероятно, Евсевий и Епифаний относились к ним с неприязнью, и называли еретическими, но Василий и Григорий использовали их аргументы в борьбе с астрологией. Геласий мог называть их апокрифическими, но Винсент из Бове оправдывал использование апокрифических книг в целом и несколько раз цитировал эту конкретную книгу в своих трудах, а сюжеты из этих книг, как мы увидим позже, стали темами для средневекового искусства.

В «Псевдо-Климентинах» мы находим то же сходство с работами Апулея и Филострата, что и у апокрифического Евангелия. Мы видим тот же интерес к естествознанию и магии в сочетании с религиозными описаниями, которые столь характерны для пестрых и разнообразных эпизодов «Метаморфоз» и для биографа Аполлония Тианского. Интересно отметить, что две работы Апулея были посвящены Фаустину, которого он называл «своим сыном», а отца Климента звали Фаустус или Фаустиниан (полагают, что в легенде о Фаусте рассказывается именно о нем и об эпизодах из его жизни). Но это, скорее всего, совпадение.

Однако, вряд ли была случайной связь между купанием Петра в море и тем очищением с помощью морской воды, которое позже помогло герою «Метаморфоз» вернуть себе утраченный человеческий облик. Аналогии в работе Филострата еще более впечатляющи. Петра можно отождествить с Аполлоном, а Климента — с Дамисом, в то время как колдунов и магов олицетворяет знаменитый Симон Маг.

Аполлоний воздерживался от употребления мяса и вина и носил льняные одежды, а Петр жил «на одном хлебе с оливками, добавляя к ним множество корений; а моя одежда», — говорил он, — «Такая, какой вы ее видите: туника и плащ; имея их, я больше ни в чем не нуждаюсь».

Вслед за Филостратом, Псевдо-Климент рассказывает нам об огромных костях, которые сохранились до сих пор, считая это доказательством существования древних гигантов, а рассказы о браминах и упоминания о скифах в «Жизни Аполлония Тианского» имеют свои аналоги в «Признаниях», где в ряде коротких глав сообщается об этом и других необычных народах. Петр, конечно, был евреем, а не эллином, как Аполлоний, но среди его спутников были люди, которые отлично разбирались в греческой философии и могли долго обсуждать затронутые ею вопросы. Они также ценили языческое искусство и, с согласия Петра, посетили храм на острове и «искренне любовались» «великолепными колоннами и величественными творениями Фидия».

Подобно тому, как Аполлоний знал все языки, которым его никто не учил, так и Петр был столь наполнен Божьим Духом, что «обладал знаниями обо всем на свете» и «даже греческое учение не было ему незнакомо»; но снисходить до его обсуждения, отказавшись от своих обычных божественных разговоров, он не желал. Климент, однако, чувствовал, что должен немного просветить Петра в греческой мифологии. Подобное смешанное отношение — презрение к «греческой болтовне» и преклонение перед божественным откровением, и, в то же самое время, уважение к греческой философии, если сравнивать ее с другими учениями, было очень типичным явлением для христианских авторов во все годы существования Римской Империи.

То же самое отношение существовало и к естествознанию. В самом начале произведения Климента интерес к отношению древнего мира к науке о природе демонстрирует вопрос, который кто-то задал Барнабе, когда он начал проповедовать о Сыне Божьем. Его Римские проповеди описаны в «Признаниях», а Александрийские — в «Проповедях». Один человек из толпы, слушавший его проповедь, задал ему вопрос: «Почему такое крошечное создание как муха имеет не только шесть ног, но еще и крылья в придачу, а слон, несмотря на свое огромное тело, наделен лишь четырьмя ногами и не имеет крыльев?». Барнаба не ответил на этот вопрос, а только сказал, что мог бы ответить, если бы захотел, оправдав себя тем, что не стоит говорить о простых созданиях с теми, кто еще ничего не знает о своем Создателе.

Тем не менее, подобное нежелание обсуждать вопросы естествознания ни в коей мере не было характерно для Климента. Пётр не только объяснил Клименту, как был создан мир, но и сообщил ему, что после завершения процесса творения Бог «поставил одного ангела над всеми ангелами; один дух — над всеми духами, одну звезду — над всеми звездами, одного демона — над всеми демонами, одну птицу — над всеми птицами, одну тварь — над всеми тварями, одного змея — над всеми змеями, одну рыбу — над всеми рыбами» и «одного человека — над всеми людьми, и этого человека звали Иисус Христос». Позже он публично защищал крещение в воде на основании того, что «все вещи были созданы из воды» и что вода появилась самой первой.

Мы также видим, как Никита принимает греческие идеи о четырех элементах, о том, что Вселенная имеет форму сферы, и о том, что небесные тела движутся, «согласно установленным законам и периодам», цитируя «Тимея» Платона. Он также упоминает о том, что Аристотель открыл новый пятый элемент, обсуждает теорию Эпикура о существовании атомов и ссылается на «механическую науку». Далее он говорит о создании растений, животных и человеческих существ как о доказательстве божественной воли и провидения. Для этого он приводит целый ряд примеров: чудесное создание животных из земли, например, кротов, и змей — из пепла, и утверждает, «что ворона зачинает [птенцов] во рту, а детеныши ласки рождаются на свет, вылезая из уха матери (С другой стороны, в апокрифическом «Послании Барнабы» утверждается, что ласка зачинает детенышей в своей пасти и потому олицетворяет людей с нечистым ртом).

Симон Маг заявлял, что он — бессмертен, приводя в доказательство этого теорию, которая дожила до 13 века, и мы находим ее в творениях Роджера Бэкона и Петра из Абано. Согласно этой теории, его плоть «была так уплотнена силой его божественности, что могла существовать вечно».

С другой стороны, Никита утверждал, что внутренние органы ведут себя весьма разумно, и рассказывает нам, что кровь течет в теле, как вода в фонтане, «и сначала проходит по одному руслу, а потом растекается по многочисленным сосудам, как по каналам и орошает всю территорию человеческого тела своим живительным потоком». Чуть позже Аквила привел естественное объяснение радуги.

Следует отметить одну тенденцию, присущую патристической литературе, которая присутствует даже в творениях тех отцов, которые с негодованием отвергают дуализм манихеев — различать Бога и природу и приписывать все пороки Вселенной природе. Никита не может согласиться «с теми, кто говорит о природе вместо Бога и заявляет, что все вещи были порождены природой»; он утверждает, что Вселенная была создана Богом.