Фриц Гаузе - Кёнигсберг в Пруссии: история одного европейского города

Государство в те времена относилось к своим подданным терпимее, чем они сами друг к другу. Ссорились между собой евреи, в университете сторонники Аристотеля с картезианцами {69} 69 Картезианцы — приверженцы картезианства, направления в философии и естествознании ⅩⅦ–ⅩⅧ вв., основанного на теориях франц. философа Р. Декарта (латинизированное имя Cartesius, отсюда название). , в духовенстве ортодоксы с пиетистами. Король не был религиозным борцом, но взяв под свою защиту от завистников пиетистскую школу Геера, он проложил дорогу мировоззрению, которое овладело и следующим поколением.

Фридриха больше всего занимала идея превращения Кёнигсберга в королевскую резиденцию. Ему повезло — в лице Иоахима Людвига Шультхайса фон Унфридта он нашёл зодчего, который оказался способным придать городу новый облик, соответствовавший вкусу «регулярности» и «равномерных пропорций». Унфридт создал королевский строительный надзор, который следил за сносом всех будок и пристроек, сужающих улицы, за соблюдением фасадных линий домов. При этом он часто натыкался на неразумие и устаревшие привилегии городского магистрата. В королевских слободах Унфридт имел больше прав. Важнейшей его работой стала перестройка замка в резиденцию, отвечающую стилю барокко. На месте крепостных стен и рвов на восточной стороне заложили репрезентативную Замковую площадь. Что касается самого замка, то была построена лишь его юго-восточная часть. Большая часть замка Альбрехта, к счастью, уцелела, так как скупой Фридрих Вильгельм Ⅰ приказал прекратить работы. В результате восточная сторона сохранила до разрушения своё двойное лицо, знакомое каждому жителю Кёнигсберга: Дом Альбрехта в северной части и постройки Унфридта в южной.

Кроме замка Унфридт построил здание сиротского приюта у ворот Закхаймер Тор, ворота Россгертер Тор, придворный почтамт и Трагхаймскую церковь. По примеру Берлина он постепенно заменил открытые колодцы водоколонками, заботился о чистоте улиц, отводе сточных вод, о6 очистке прудов и рвов от ила. Не задумываясь, он приказал убрать мешающие движению средневековые городские ворота. Правда, сделать это удалось лишь после того, как в 1724 году все три города объединились. В то время чуть было не возник четвёртый город. Жители крепостной слободы хотели, чтобы её признали четвёртым городом Кёнигсберга, и добились поддержки короля, так как намеревались дать этому городу имя Фридрихштадт. Против этого была направлена акция муниципалитетов и купечества трёх старых городов, подкреплённая денежным подарком влиятельному министру, графу фон Вартенбергу, приведшая к провалу данного плана.

В третий раз в течение одного столетия Пруссия оказалась в театре военных действий Северной войны между Швецией, сильнейшей морской державой на Балтике, и Польшей, континентальной державой, место которой всё больше стала занимать Россия. Но на этот раз, в отличие от прошлых лет, Пруссия смогла избежать быть втянутой в войну. Суверенитет оплатился сторицей. Мирный Кёнигсберг стал прибежищем польских эмигрантов, а Петр Великий ещё дважды кратковременно посетил город.

Более тяжёлые последствия, чем война, нанесла мирному островку Восточной Пруссии чума, которая в 1709–1710 годах пришла из Литвы и Польши, опустошив страну. Она явилась крупнейшей катастрофой, постигшей Восточную Пруссию до страшного 1945 года. Даже облечённое большими полномочиями государственное ведомство по охране здоровья не смогло остановить эпидемию. Правительство покинуло Кёнигсберг и переехало в Велау. Были наняты служащие по борьбе с чумой, носившие одежду из чёрной клеёнки и жившие отдельно от здоровых: чумные проповедники и чумные врачи; чумные мужчины и чумные женщины, работавшие в чумных домах; чумные носильщики, доставлявшие трупы на кладбища; чумные писари, описывавшие наследство. Несмотря на значительные сборы, пожертвования, меры по обеспечению бедных питанием и заботу о сиротах, росла нищета. Продовольствия поступало мало, в то время как толпы голодающих, которых чума гнала сюда из деревень, заполняли город. Цены росли, мораль падала, не столь строгими стали порядки. Всякий сброд проникал в заражённые и заколоченные дома, грабя их и разнося чуму дальше.

Патрули из числа населения день и ночь прочёсывали улицы. Суды назначали суровые наказания. Все три чумных дома были плохо оборудованы и переполнены. Чумные врачи работали без устали, четверо из них стали жертвами своей профессии. С десяти часов вечера до часа ночи никто, кроме сторожей, не имел права появляться на улице. В эти часы чумные носильщики подбирали мёртвых и грузили их на обвешанные колокольчиками телеги. На чумном кладбище вблизи пруда Купфертайх их хоронили в общих могилах. Чумные проповедники произносили короткие молитвы, а траурная процессия состояла только из уставших, отупелых чумных носильщиков.

Общественная жизнь стала затухать. Учреждения и школы не работали. Всяческие собрания были запрещены. Только церкви были открыты; они с трудом могли принять толпы ищущих утешения людей. На улицах и рынках, в церквах и жилищах жгли можжевельник и дубовые дрова, в огне которых сжигались шкуры, волосы и перья. Богатые люди использовали для окуривания янтарь. Уксусу также приписывалась очистительная сила. В каждом торговом заведении покупатели должны были класть деньги в чашки с уксусом, из которых их затем забирали продавцы.

Так как чума не отступала — в середине октября она достигла своего апогея, унеся 650 жизней за одну неделю, — то военный губернатор потребовал от Берлина полностью закрыть город. Против выступили прусское правительство, Санитарная коллегия и городские магистраты, но губернатор сумел настоять на своём. С 14 ноября по 21 декабря город был окружён военным кордоном. За воротами вне кордона организовали три рынка, на которых покупатели и продавцы разделялись двойной перегородкой. Товары и деньги передавались через неё на длинных досках. Рынки находились вблизи виселиц и живодёрен на размокшей от дождей пашне и были очень опасны для здоровья; цены тут стояли высокие, так как только немногие крестьяне решались их посещать.

К концу года эпидемия начала спадать и весной 1710 года отступила. Примерно в 1000 заражённых жилищах за время с 3 сентября 1709 года по 23 апреля 1710 года умерло 9368 человек не только от чумы, но также от дизентерии и других болезней. Таким образом, город потерял приблизительно четверть своего населения.

В Кёнигсберге не было недостатка в безобразных, но объяснимых явлениях, связанных. с эпидемией. Страсть к жизни соседствовала со страхом смерти, обжорство с голодом, распутство со смирением. Особенно после того, как чума стихла, власти вынуждены были призывами и штрафами бороться против бьющей через край радости жизни, «неуёмных кутежей, обжорства и пьянства». Тем самым велась борьба против образа жизни, который объяснялся не только радостью тех, кто пережил чуму и выжил, но и тем, что он вообще был характерен для эпохи барокко. Богатые торговцы ездили в церковь в каретах с одетыми в ливреи слугами, а ремесленники стремились во всём им подражать. На крестинах, свадьбах и похоронах делались такие расходы, что власти решились пойти на применение предписаний, регулирующих и направляющих этот процесс, причём расходы определялись, как во времена средневековья, по сословиям, так как «ценностная шкала и всё, что касается платья и других внешних знаков отличия, дано от самого всевышнего Бога и является чистым доказательством благоразумности организованного управления», — писал в 1708 году advocatus fisci (государственный казначей), назначенный блюстителем общественного порядка. К этому богоугодному порядку относилась и существовавшая тогда резкая разница между богатыми и бедными. Некоторые семьи не могли собрать денег даже на уплату налогов за похороны и хоронили своих покойников тайно ночью. Знамением времени стали стремление к рангам и титулам, упадок некоторых старых бюргерских обычаев и цехового духа. Бывшие писари стали называться только секретарями, а из некоторых ремесленных цехов образовались «ассоциации».