Евгения Иванова - Ад-184 [Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают]

Приезжаем в Омск — там действительно встречают нас два врача Константин Иванович и Николай Иванович Чуловские. Константин Иванович в то время уже командовал госпиталями Омска. Николай Иванович потом ушел на фронт (а его сын Евстафий учился под Омском на летчика. 18 января 1945 г. не вернулся с боевого задания).

Мне тогда тоже много досталось: и кровь сдавал, Константин Иванович ставил меня в перевязочную (я не боялся вида крови), развозил раненых по палатам, и на разгрузку вагонов меня направляли. В этом госпитале в основном лежали с ампутированными конечностями, танкистов было много.

От отца пришло всего две открытки из-под Ельни. По его рассказам, он был назначен начальником ГЭП (головной эвакопункт). ГЭП объединял несколько госпиталей, его основная задача — это организация отправки раненых в тыл. Санитары тогда были еще мужики, их еще хватало, мужиков-то (это потом перешли на женский персонал). В один из дней они были посланы в госпиталь под Ельней, а там едет порожняком колонна автомобилей по шоссе (машины уже разгрузились, может, патроны отвозили), гонят, не останавливаясь. Санитары пытались остановить машины, а у них и оружия-то не было, а они прут напролом. Санитары прибегают: «Михаил Юрьевич, что делать?». Отец достает пистолет, видит, в машине один человек — и выстрелил в лобовое стекло рядом с водителем. Колонну удалось завернуть к госпиталю и вывезти раненых в тыл.

О том, как попал в плен, отец сам вот так рассказывал: «Когда немцы уже заняли дорогу между Смоленском и Ельней, мы ушли в лес. В лесу к нам пристали несколько лейтенантов с „кубиками“ на воротничках на мотоциклах и предложили уходить лесом, так как все дороги заняты немцами. Решили заночевать в лесу, нашли там какой-то кордон. Я разместился на сеновале, утром просыпаюсь, слышу немецкую речь. Выглянул, стоит мотоциклетка, эсэсовцы уже шуруют, а наши командиры снимали рубашки и старались переодеться в форму рядовых. А я как был в форме с тремя шпалами и змеей в петлице, так и вышел — там моя медицинская семья и солдатики наши. Начал разговор по-немецки с эсэсовцем. Он мне и говорит: там полно ваших раненых и пленных, сможете там все организовать, я согласился, и немец посадил меня в коляску, отвез в Вязьму. Охрана в лагере уже была в основном из немецких рабочих, я, зная язык, сразу с ними смог договориться и общался (это помогло спасти не одну жизнь наших солдат и офицеров)».

Списки погибших в лазарете М. Ю. Чуловский писал собственноручно, подписывал листы и писал комментарии на немецком языке, иногда даже выделяя красным цветом свою роспись. Благодаря блестящему знанию немецкого языка пользовался уважением и определенным доверием лагерной охраны.

Именно отцу немецкие охранники однажды сказали: там-то убило лошадь. А мой отец много лет жил в Казани, общался с татарами, знал, как разделывать лошадь. Он взял с собой двух человек с топорами, и они отправились за мясом. Потом сварили конину и накормили умирающих от голода пленных.

Отец всегда говорил, что предателей среди них не было, а в плен попадали случайно. Он, как мог, облегчал жизнь и страдания военнопленных, даже в тех условиях — оперировал, лечил, при первой возможности записывал наших офицеров и солдат, которым грозила гибель, как умерших, а потом организовывалась их отправка в другие лагеря, побеги. Так, отец спас одного инженера, занимавшегося атомной энергией, а на войне он был в звании капитана, непонятно, как он оказался на фронте. Его сначала оформили как умершего, а потом переодели и помогли бежать. Этот инженер перешел линию фронта, успешно добрался до Москвы, сразу — на Лубянку, все подробно рассказал, НКВД тогда работал четко. А так как он занимался атомной энергией, его сразу направили в Артиллерийский комитет на Фрунзенской набережной, 44, в центре. После войны они с отцом несколько раз встречались.

Когда немцы перегоняли пленников из Вяземского лагеря в другие лагеря, а отцу уже тогда было за 50, колонна долго шла, и отец, обессилев, падает (охраняли тогда их немцы и полицаи-предатели украинцы). Слышит, клацает затвор, а выстрела нет. Отец слышит удар прикладом, но бьют не его, а полицая. И немец говорит полицаю: «Ты соображаешь? Это же доктор!». Отца положили на розвальни и повезли. Тогда он сильно обморозил ноги и потом всю жизнь страдал от боли, и ноги были синие…

(Из воспоминаний Натальи Панкратовой, внучки Александра Петровича Тетцова. Участвовала в поездке в Вязьму родственников погибших в дни 70-летия Великой Победы. Будучи сотрудницей телеканала «Мир», снимает документальный фильм о «Докторе Гасе»)

На оккупированной немцами территории русский студент-медик организовал госпиталь для раненых красноармейцев. Раненые звали его «доктором Гаазом», а деревенские попросту — «Гасом». «Доктор Гас» под носом немцев не только вылечил 40 раненых бойцов, но и сам умудрился остаться в живых.

Однажды перед 9 Мая мне позвонили из московского объединения поисковиков:

— Вы внучка Тетцова Александра Петровича? Доктора Гаса?

— Кого-кого?

— Да-да, так звали вашего дедушку когда он раненых солдат в окружении под Вязьмой лечил.

И тут в моей голове всплыла семейная быль, будто бы мой дед однажды написал статью и отправил ее из своего сибирского села в главную газету СССР — «Правду». Статья называлась: «Где ты, Клара?».

Я даже читала черновик этой статьи. Он и сейчас лежит у родителей в полиэтиленовом пакете вместе с другими бумагами деда. Листки от времени перепутались. Почерк у деда был не очень. Он был фельдшер, это профессиональное.

Я помню деда уже в восьмидесятые — после войны, двух концлагерей — немецкого и советского. Стены его кабинета в совхозной конторе были выкрашены голубой краской. Дед, в юности учившийся в медвузе, теперь работал парторгом в Новолоктинском совхозе Ишимского района Тюменской области.

История жизни деда — совершенно невероятная. Сколько я о ней рассказывала (и музею, и районным газетам, и просто знакомым), столько люди удивляются. В нее можно поверить, только если веришь в ангелов и чудеса. А как показала жизнь, у моего деда-коммуниста были неплохие отношения с ангелом-хранителем. И дважды в его жизни произошло нечто непостижимое.

Первый раз — в октябре 1941-го, когда он вместе десятками тысяч советских солдат оказался в Вяземском котле, в окружении у немцев. Небольшой группой они пробовали вырваться из окружения. Вот как писал об этом сам дед в своей статье в «Правду»:

«Где-то 18–19 октября 1941 г. мы перешли километрах в семнадцати от Вязьмы смоленский тракт и зашли в колхозный полевой сарай, стоявший на отшибе. Перед нами предстала страшная картина — на голой земле лежало около 200 раненых бойцов и командиров Красной армии, часть из них была без шинелей, босые. Больше половины оказались мертвыми, а в остальных еле-еле теплилась жизнь. Как выяснилось, они несколько дней лежали без воды, пищи и без какой-то медицинской помощи, немцы обрекли их на голодную смерть. Жители же окрестных сел не знали о них. Чтобы оказать помощь раненым, мы решили дальше не идти, остаться с ними. <���…>.