Евгения Иванова - Ад-184 [Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают]

В 1941 г. дедушку в армию не взяли, так как он не проходил по слуху. Когда в деревню пришли немцы, то всех мужиков, которые оставались дома, забрали в плен [176]. Местных мужчин и подростков фашисты также загнали в колонну пленных. Предал их местный полицай. Колонну погнали через лес в Вязьму за 126 км. В лесу люди бросились бежать, семерых из них немцы расстреляли. Их тела жители нашли только спустя год. Когда фашисты пришли в наш дом, дед лежал на печке, детки все к нему прильнули, хотели спрятать его, но полицай указал на него немцам: „Слезай, Алексей, а то расстреляем всю семью“. Вместе с Алексеем забрали в плен и его младшего брата Илью.

Немцы ограбили всю деревню. Нашу корову и поросенка увели. Своих овец семья успела зарезать, а тушки попрятать в снег. Весной бабушка Пелагея Яковлевна тушки эти откапывала, тайком варила и кормила детей. Мама со своими сестрами и братом собирали в поле конский щавель („кочетки“ их называли), толкли их в больших гильзах от снарядов (диаметром с двух-трехлитровую банку) деревянной ступочкой. Добавляли туда мох, который сначала сушили на печке и превращали в муку, клали крапиву, лебеду. И пекли лепешки. Какие были получше, ходили продавать в Можайск за 15 км. Бабушка любила все делать красиво и говорила: „За вкус не ручаюсь, а красоту сделаю“.

Жили они очень плохо. Маленькая Томочка умерла от голода. Похоронили ее у церкви в Холме.

Немцы искали оружие, которые остались от наших солдат при отступлении. В д. Шебаршино у шестнадцатилетнего Володи Грузинова и его друзей нашли спрятанные винтовки. Ребят схватили, долго допрашивали. Заставляли нырять в ледяную прорубь, доставать оружие. Володю Грузинова немцы убили, стреляли в спину. Он летом на каникулы приезжал в Холм к своей бабушке. Похоронить внука его бабушке немцы не давали под угрозой расстрела. Только весной, когда сошел снег и село освободили, Володю похоронили на Холмском кладбище. Но никто к его могилке из родных так и не пришел. Родственников в деревне у него не осталось. Учительница Людмила Николаевна и наша семья ухаживаем за могилкой, поставили оградку. Но могилка стоит пока неучтенная.

Однажды в Холм еще при немцах из вяземского плена тайком пришел Феклисов Борис Михайлович, наш односельчанин. Он с риском для жизни бежал из Вязьмы, в какой-то деревне переоделся в женскую одежду и добрался до дома. Борис сказал нам, что оба брата, Алексей и Илья, заболели в лагере тифом и умерли. Но точно этого никто не знал. На сайте ОБД „Мемориал“ в документе написано, что Алексей Степанович Блохин бежал, добрался до Белоруссии, воевал в партизанском отряде и там пропал без вести…

В ночь на 19 января 1942 г. немцы согнали все население села в церковь, заперли снаружи на крепкие засовы и зажгли село со всех концов. Храм был набит людьми до отказа. Даже в алтаре, куда никогда, кроме священника, никто не заходил, негде было встать. Люди стояли и в церковном сарае, в доме напротив. Большая группа детей, женщин и стариков ждала своей участи на улице. Немцы собрались сжечь людей живьем. Но не успели. Со стороны Шебаршино подоспели бойцы Красной армии. Ненавистный враг бежал.

После прихода нашей армии в Холме вдруг объявился тот самый полицай-предатель, фамилия его Шкарин Алексей. Как только деревенские бабы узнали об этом, решили запороть предателя вилами. Да сбежал Шкарин ночью, огородами, канавами, оврагами, когда узнал об этом. Дальнейшая судьба его неизвестна. Сына его, говорят, полковника, разжаловали.

Мы очень долго искали сведения о нашем дедушке Алексее, о судьбах родных. Писали в архивы, ходили в военкомат. Бабушка наша Пелагея Яковлевна умерла. И вот осталась одна моя мама Мария Алексеевна дожидаться известий о своем папе — нашем дедушке Алексее…

Своего первенца я назвала в честь деда Алексеем. Алеша рано ушел из жизни, но деда искал до последнего. Он первым и нашел сведения о нем на сайте ОБД „Мемориал“. Потом за поиск взялся второй мой сын Женя. Он нашел в интернете еще одно донесение о том, что наш дед Алексей Степанович Блохин умер 14 марта 1942 г. в лазарете № 1 „Дулага-184“. Об Илье — сведений никаких.

А как только мы узнали о „Дулаге-184“, сразу собрались и поехали в Вязьму всей семьей. Это было 3 ноября 2017 г. Моей маме Марии Алексеевне уже под 90 лет. Но мы ее даже не отговаривали от поездки — столько лет она ждала любой весточки об отце, узнать хотя бы о его последнем месте. Поклониться, поплакать… В Вязьму мы привезли горсть родной можайской земли, положили ее возле мемориала. А из Вязьмы тоже увезли горсть земли. Весной положим ее на могилы бабушки Пелагеи Яковлевны, вдовы Алексея Степановича, и моего сына Алеши.

Очень хотим, чтобы портрет нашего Алексея Степановича Блохина был рядом с другими портретами на этом прекрасном памятнике».

Из воспоминаний Егорова Юрия Викторовича, племянника ездового 396-го сп 135-й сд Виктора Герасимовича Яснова (1923-06.09.1942, лазарет № 2 «Дулага-184»).

«„В-и-и-тя…“

Ух ты! Словно стрела со свистом вонзилось в голубоватую вату облака, прожгла его и улетела дальше в синее небо. „Витя, вставай. Царство небесное проспишь“. Голос мамы, тихий (еще малыши проснутся), но настойчивый, окончательно развеял утренний сон. „Да, пора вставать. Нас ждут великие дела в виде длинных-предлинных грядок. Пора за лопату браться…“

В Никулино — селе, что километрах в пяти от Москвы-реки и немногим больше от подмосковных Бронниц, — почти все более-менее взрослые майские дни начинали с самого ранья на огородах. Сажали картошку. Раннюю, на продажу. До начала рабочего дня успевали много нашагать и лопатой намахаться. А то ведь когда потом? Некогда. Работа, колхоз да фабрика. С посадкой, если упустишь время, не наверстаешь. Благо окрестные почвы песчаные, копать не особо трудно, прогреваются быстро, а с навозом и урожай богатый.

Сажали картошку рано, чтобы первыми отвезти ее в Москву и продать. Не стал исключением и май 41-го. Погода стояла ясная, с раннего утра работалось легко и споро. Правда, к обеду Виктор подустал, да и то с матерью намотали, поди, с десяток километров. Грядки от задов дома уходили ровными холмиками далеко вниз к пруду. „Вот бы лето все такое было — теплое, солнечное. Чтоб и поработать, и отдохнуть, и накупаться. Долго его ждешь, а тут считанные деньки остались“, — подумалось Виктору.

Лето обещало быть жарким. По всем признакам, и не только погодным. Забот по хозяйству прибавилось. Отец с утра уходил на работу на переправу а старший сын, Виктор, оставался за главного мужика в доме. И дом большой, и семейство большое. Старшая сестра Шура (Витя вторым за ней родился) уже бригадирствовала в колхозе и нет-нет, а то и частенько отрывала брата на колхозные работы.