Фернан Бродель - Время мира

Но high farming имело другой результат. Коль скоро кормовые культуры требуют легких и песчаных почв, последние сделались богатыми землями Англии. Стали возделывать даже почвы, известные как неплодородные, всегда оставлявшиеся для овец. Напротив, тяжелые и глинистые почвы, плохо приспосабливаемые под кормовые культуры, до того времени бывшие лучшими для зерновых, оказывались обречены низкими ценами, которые определялись высокой урожайностью зерна с конкурировавших с ними почв. И вот на них вынуждены были прекращать пахоту. Посыпались жалобы. В Мидленде в 1680 г. попросту потребовали законов, которые бы воспрепятствовали улучшениям земледелия, утверждавшимся на юге Англии! В Бекингемшире владельцы глинистых почв в долине Эйлсбери просили запретить культуру клевера 78 .

Различные районы, на которых неблагоприятно сказалось торжество их соседей, станут делать ставку на животноводство, в частности на разведение тягловых животных или, если им повезло находиться по соседству с Лондоном, на производство молочных продуктов. Но еще больше восстановление равновесия происходило в направлении ремесленных промыслов. Именно поэтому начиная с 1650 г., в момент, когда Дж. Ю. Неф отмечает потерю темпа большой мануфактурной промышленностью, развившейся на протяжении предшествовавшего столетия, мы, напротив, видим, как вырастает оживленная деревенская промышленность в старых, но все еще эффективных рамках системы надомного труда ( putting out system ). В конце XVII и в начале XVIII в. кружевной промысел развился в восточном Девоне и еще того больше — в графствах Бедфорд, Бекингем и Нортгемптон; обработка соломы для изготовления шляп перешла из графства Хертфорд в графство Бедфорд; гвоздильное производство завоевывало почву в бирмингемской деревне; изготовление бумаги — в горах Мендип-хиллс, где в 1712 г. работало больше 200 фабрик, зачастую устроенных в прежних зерновых мельницах; чулочновязальное производство — в графствах Лестер, Дерби и Ноттингем и т. д. 79

Итак, в Англии «кризис XVII в.» соответствовал обретению зрелости деревнями, довольно медленному и неравномерному, но вдвойне благотворному для будущей промышленной революции: оно благоприятствовало утверждению высокопродуктивного сельского хозяйства, которое будет способно, отказавшись от экспорта, выдержать после 50-х годов XVIII в. мощный демографический напор. Оно умножило в бедных районах мелких предпринимателей и пролетариат, более или менее привычный к ремесленным задачам, короче — «податливую и обученную» рабочую силу, готовую откликнуться на призыв крупной городской промышленности, когда та появится в конце XVIII в. Именно из этого резерва рабочей силы будет черпать промышленная революция, а не из чисто сельскохозяйственной рабочей силы, которая сохранит свою численность, в противоположность тому, что еще недавно полагали, следуя за Марксом.

Если на Европейском континенте дело происходило совсем иным образом, то, вероятно, потому, что столь самобытная эволюция английского сельского хозяйства мыслима лишь в рамках достаточно крупного хозяйства: тогда большое имение составляло 200 арпанов, т. е. 80 га . И для того, чтобы сложился такой тип хозяйства, потребовалось, чтобы разрушился стойкий сеньериальный порядок, чтобы он приспособился, чтобы трансформировались архаичные отношения держателя и сеньера. В Англии, когда двинулась в путь промышленная революция, это давно уже было законченным делом. Крупный собственник 80 сделался рантье, который видел в своей земле орудие социального престижа, но также и орудие производства, которое он с выгодой доверил эффективно хозяйствующим арендаторам (традиция даже требовала, чтобы в плохие годы собственник частично возмещал потери фермера). Процветающее имение, сданное в аренду за хорошую цену, вдобавок было для его собственника гарантией легкого получения кредита в случае надобности для других капиталовложений, ибо часто бывало, что земельные собственники оказывались также предпринимателями в промышленности или в горном деле. Что касается арендатора, то он был уверен в сохранении своей аренды по уговору, если не по закону; он, следовательно, мог безбоязненно инвестировать 81 и вести свое хозяйство в соответствии с правилами рынка и капиталистического хозяйствования. Сильной чертой такого нового порядка было возвышение фермера, настоящего предпринимателя, — «поистине людей порядочных», — говорит один французский очевидец. «Хоть они и держатся за ручки плуга, однако в том, что касается их фермы или их жилья, они равны буржуазии городской» 82 . Это было в 1819 г. Но тремя четвертями столетия раньше, в 1745 г., один француз уже описывал фермера как крестьянина, который «пользуется обилием всех жизненных удобств»; его слуга «пьет свой чай, прежде чем отправиться к плугу». И вот «зимою сей деревенский житель облачается в редингот», а его жена и дочь столь кокетливо разукрашены, что их можно было бы принять «за одну из наших романных пастушек» 83 . Впечатление, которое не опровергает какая-нибудь прелестная гравюрка, изображающая «пейзанку», направляющуюся на рынок на лошади, с корзиной яиц в руке, но весьма «буржуазно» обутую и в шляпке.

Английская крестьянка, направляющаяся на рынок. Иллюстрация из рукописи 1623–1625 гг. Британская библиотека.

Француз Морис Рюбишон, потрясенный контрастом между деревней французской и английской, пространно описывает британскую сельскохозяйственную организацию. Земельная аристократия — по его оценке 84 , две или три семьи в каждом из 10 тыс. приходов Англии — владеет в целом третью земель округа, разделенной на крупные хозяйства, которые держат арендаторы; мелкие (а порой и крупные) независимые собственники, йомены (yeomen), владеют другой третью; крестьяне располагают небольшими клочками земли и имеют право на общинные земли, что составляло последнюю треть обрабатываемых площадей. Эти предлагаемые Рюбишоном оценки имеют немалые шансы оказаться приблизительными. Что достоверно, так это то, что все, еще задолго до XVIII в., благоприятствовало концентрации земельной собственности. Мелкий собственник был более или менее обречен либо на то, чтобы увеличивать свои владения и выжить, либо на то, чтобы со дня на день их утратить и сделаться наемным работником. Таким путем или же посредством системы огораживаний ( enclosures ), которая упраздняла общинные имущества и облегчала укрупнение хозяйств, крупная земельная собственность, лучше приспособленная, более рентабельная, мало-помалу перегруппировала земли к выгоде поземельного дворянства, крупного йомена и фермера. Это было противоположностью Франции, где «феодальный» порядок рухнул разом в ночь на 4 августа 1789 г. *FB , в момент, когда капиталистическая концентрация собственности только намечалась; земля была бесповоротно раздроблена между крестьянами и буржуа. Морис Рюбишон, безоговорочно восторгавшийся английским сельским порядком, метал громы и молнии против этой Франции, которая «уже была до Революции разрезана на 25 млн. парцелл» и которая «дошла сегодня до 115 млн.» 85 . Единственно ли Кодекс Наполеона был в этом повинен? Предохранило ли Англию от раздробления собственности поземельного дворянства одно лишь право первородства или же утверждение капиталистического сельского хозяйства?