Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Модные товары посылал жене из-за границы и сам Петр. Известно, что она возжелала заиметь распространенные тогда в Европе фонтанжи и аллонжи (мода на них сохранялась до 1720-х годов), служившие из-за их непомерной величины мишенью критики со стороны моралистов и сатириков. 7 апреля 1717 года монарх писал Екатерине из Брюсселя: «Посылаю тебе кружива на фонтанжу и агаженты; а понеже здесь славные круживы всей Эуропы и не делают без заказу, того для пришли образец, какие имена или гербы на оных делать». Она сразу же ответила: «Особливо благодарствую за присланные кружива брабантские, которые я також в целости получила. А что изволили Вы милостиво ко мне писать, чтоб прислать обрасцы, какие мне еще надобны кружива; и хотя я не хотела тем утрудить Вашу милость, однакож при сем образец посылаю и прошу против оного приказать зделать на фантанжи, толкоб в тех круживах были зделаны имяна Ваше и мое, вместе связанные».

Она облачалась то в новомодные французские одеяния, то в испанские робы, то в щеголеватые немецкие платья, блистая всеми цветами радуги – дорогим серебряной материи шитьем, атласным, оранжевым, красным – великолепнейшими костюмами. Искусно одета она была и на ассамблеях (чем резко выделялась на фоне простой одежды Петра). Здесь она могла вести беседу на четырех языках. Но поистине неподражаема она была в танцах – «танцевала чудесно и выполняла артистически самые сложные пируэты, в особенности когда сам царь был ее партнером. Ее низкое происхождение не смущало ее».

Плебейское происхождение ничуть не смущало Екатерину, однако оно сразу бросалось в глаза искушенным. Сохранился отзыв одной брайретской маркграфини Вильгельмины о приезде российской царской четы в Берлин в 1719 году. «Царица была мала ростом, толста и черна; вся ее внешность не производила выгодного впечатления. Стоило на нее взглянуть, чтобы тотчас заметить, что она была низкого происхождения. Платье, которое было на ней, по всей вероятности, было куплено на рынке; оно было старомодного фасона и все обшито серебром и блестками. По ее наряду можно было принять ее за немецкую странствующую артистку. На ней был пояс, украшенный спереди вышивкой из драгоценных камней, очень оригинального рисунка в виде двуглавого орла, крылья которого были усеяны маленькими драгоценными камнями в скверной оправе. На царице было навешано около дюжины орденов и столько же образков и амулетов, и когда она шла, все звенело, словно прошел наряженный мул». Трудно согласиться с автором этого отзыва о непрезентабельной внешности русской монархини – большинство мемуаристов и историков говорят о ней как о женщине блестящей наружности. Так, у Михаила Семевского читаем: «Роскошная черная коса убрана со вкусом; на алых полных губах играет приятная улыбка; черные глаза блестят огнем, горят страстью; нос слегка приподнятый; высоко поднятые брови; полные щеки, горящие румянцем, полный подбородок, нежная белизна шеи, плеч, высоко поднятой груди». Такой предстает она и на многочисленных парадных портретах того времени.

Впрочем, о безвкусии Екатерины, связанном с характерным для нее неизгладимым обликом служанки, говорит в своем романе «Вечера с Петром Великим» и Даниил Гранин. На наш взгляд, «щегольство» и «безвкусие» – понятия не только друг друга не исключающие, но в ряде случаев бодро идущие рука об руку. Что же касается Екатерины, то она являла собой причудливую смесь щеголихи и домохозяйки, сочетая в себе следование моде, плебейское стремление к роскоши с незатейливостью бывшей маркитантки.

Существуют неоспоримые доказательства щегольства монархини. Так, желая первенствовать, она под страхом наказания наложила самодержавный запрет на некоторые парадные женские платья – дамы больше не имели права надевать золотые одежды, которые носила только она одна. Кроме того, им не дозволялось носить бриллианты с двух сторон головы (а разрешалось только с одной – левой); возбранялось также украшать одежду мехом горностая.

Беспрецедентная роскошь сопровождала коронационные торжества 7 мая 1724 года. Описывать все подробности этого, может быть, самого торжественного в жизни Екатерины дня мы не будем. Отметим только, что мантия новоявленной императрицы была осыпана таким количеством двуглавых орлов, что вместе с короной (весившей 4 фунта и стоившей 1,5 миллиона рублей) ей пришлось нести на себе тяжесть в 150 фунтов. Несмотря на свое крепкое сложение, она вынуждена была склониться под грузом этого своего одеяния и несколько раз останавливалась и отдыхала.

В последние годы в ходе переписки Петра и Екатерины велась свое-образная игра псевдонеравной пары – старика, жалующегося на нездоровье, и его молодой жены. Император любил пошутить о своей старости и ее ветрености, но она всегда отвечала шутками, игривыми намеками, говорящими о гармонии их интимных отношений. Но и со стороны Петра это была только игра в ревность. На самом деле «Катеринушка» пользовалась у него безграничным доверием. Тем сильнее и неожиданнее стал удар, нанесенный ему изменой жены с щеголем-камергером Виллимом Монсом. Мы отмечали уже, что благодаря своему огромному влиянию на Екатерину, Монс стал сильным и незаменимым для просителей человеком, причем помощь свою оказывал отнюдь не безвозмездно: со взятками и подношениями к нему прибегали многие «птенцы гнезда Петрова». Этим и воспользовался Петр, выдвинувший против Монса обвинение во взяточничестве, полностью умолчав о реальной причине – адюльтере жены. В результате скорого суда Петра 16 ноября 1724 года Монс был обезглавлен. Измена жены страшно подействовала на императора и, несомненно, укоротила ему жизнь.

Так кого же все-таки любила Екатерина – Петра Великого или Монса? Логичнее всего предположить следующее… Грубоватая фамильярность, приправленная порой циничными шутками (Петр), и поистине рыцарское почитание ее, прекрасной дамы-повелительницы (Монс), не были для нее вопросом выбора. Несомненно, она по-своему любила и ценила супруга, который ее, Золушку, возвысил и короновал и с которым ее связывали более двадцати лет испытанной и тесной дружбы. Но сносила при этом многое – а главное то, что в чувстве Петра не было к ней уважения. Он любил ее любовью собственника – как любят лошадь или собаку: можно приласкать, а можно и отстегать. Время от времени он указывал ей ее место – награждал пощечинами, а то и потчевал кулаком. И, конечно, она не забыла ту безобразную сцену в Берлине в 1718 году, где они с Петром в сопровождении иноземной свиты обходили выставку медалей и античных статуй. Внимание царя привлек тогда древнеримский божок с неимоверно большим детородным органом – такие некогда ставили перед брачным ложем. Петр захохотал и в присутствии всех стал заставлять ее поцеловать фаллос этого божка. Смущенная, она стала противиться. Тогда рассвирепевший монарх схватил ее за шею и силой принудил взять в рот мраморный член. И все это он сопровождал грубыми ругательствами – нет, не по-русски, а на смеси голландского с немецким (чтобы иностранцы поняли!).