Михаил Барг - Шекспир и история

Естественно, что и культура этой сложной исторической эпохи была столь же неоднозначной и глубоко противоречивой. По сути своей это была культура Возрождения. Она знаменовала, по словам Ф. Энгельса, глубочайший прогрессивный переворот — переход от культуры средневековья к раннему буржуазному просвещению. Провозглашенный ею идеал духовной свободы и автономной деятельной личности открывал пути к раскрепощению и обновлению общества: интеллектуальному, этическому и эстетическому. Это была культура, обращенная к человеку и человеческому в нем. Однако новая гуманистическая культура должна была пробивать себе дорогу сквозь мощные пласты традиционно средневекового образа мыслей, схоластики, нетерпимости, фанатизма, невежества. Вообще распространение новой культуры, как и становление новых общественных отношений, было процессом в высшей степени сложным. Различные области духовной деятельности — не говоря уже об общественной практике — далеко не в одинаковой степени затрагивались гуманистическими тенденциями. Так, если Возрождению Англия была обязана классической эпохой своей литературы, то восторжествовавшая в 30-х годах XVI в. Реформация не в малой мере повинна в том, что отражение тех же тенденций в художественной жизни этой эпохи оказалось здесь более проблематичным. {6} 6 См.: Бенеш О. Искусство Северного Возрождения. М., 1973, с. 56 сл. Точно так же, к примеру, в то время как тюдоровская историография испытала несомненное и достаточно сильное влияние гуманизма, английское право в общем сумело его избежать и т. д.

Наконец, нельзя упускать из виду, что творцы новой культуры, независимо от того, чт о они сами думали, принадлежали не только «новому времени», но и времени уходящему. {7} 7 См.: Gilmore М. P. The World of Humanism. New York, 1952, p. 204 ff.; Delumeau J. La civilisation de la Renaissance. Paris, 1967, 399 sq. Восстав против строя мысли и чувств средневековья, объявив «варварскими» большинство его духовных ценностей, они, того не сознавая, разделяли многие представления и убеждения этой же эпохи. В качестве примера достаточно сослаться хотя бы на их убеждение в том, что можно совместить в единой системе воззрений античную образованность и христианскую догматику, если только средневековую теологию с помощью той же языческой образованности «очистить» и «исправить». Точно так же многие выдающиеся гуманисты лелеяли идеал новой «общественной гармонии», верили в возможность «учреждения» государства «всеобщего благоденствия», в котором сохранены феодальная собственность и сословный строй и вместе с тем народ не ведает ни произвола властей, ни опустошительных войн и разорительных налогов, ни пристрастия судов, ни вымогательства чиновников. Причем осуществление этого утопического идеала зависело от степени «просвещенности монарха» и его советников, от распространения гуманистической образованности, прежде всего среди дворянства — сословия, призванного «стоять у кормила правления». {8} 8 Caspari Fr. Humanism and Social Order in Tudor England. Cambridge, 1954, p. 18 ff.

Более того, даже крупнейший английский гуманист начала XVI в. Томас Мор, первый среди мыслителей Возрождения обусловивший торжество идеала общества «всеобщего благоденствия» уничтожением института частной собственности на средства производства, — даже Томас Мор какое-то время связывал надежды на «улучшения» и «реформы» с взошедшим на английский престол «просвещенным монархом» Генрихом VIII. {9} 9 См.: Mop Томас. Эпиграммы. История Ричарда III. М., 1973, с. 13. И хотя Генрих VIII вскоре проявил себя как коварный деспот, тем не менее Томас Мор (к немалому огорчению его друга знаменитого гуманиста Эразма Роттердамского) согласился занять благосклонно предложенное ему место в королевском совете, а несколько лет спустя и высшую должность в стране — должность лорда-канцлера. {10} 10 См.: Осиновский И. Н. Жизнь и творчество Томаса Мора. — В кн.: Мор Томас. Эпиграммы…, с. 166 сл.

По мере увядания надежд и исчезновения иллюзий раннего гуманизма все более затуманивался его социально-этический идеал. Если многие стороны средневековья казались гуманистам столь отжившими, «противными разуму», что одного их публичного осмеяния представлялось достаточно для избавления от них — ведь смех убивает, то общественные распорядки, шедшие на смену средневековью, по крайней мере в Англии, где их уже можно было разглядеть, могли породить лишь глубокий пессимизм. Одним словом, общественные условия, вызвавшие к жизни раннее Просвещение, оказались в глубоком противоречии с его идеалом «разумного» и «справедливого». К тому же подъем народных движений, открытое проявление социального недовольства низов вызывали у гуманистов страх перед выходом народных масс на арену истории. И Мор, подобно Эразму, например, выступил против лютеровской Реформации не только во имя сохранения универсализма церкви и, следовательно, верховенства папской власти, но и потому, что своей проповедью «христианской свободы» Реформация подняла крестьян против власти и собственности господ. Самодеятельность масс в глазах гуманистов выступала как разрушительное начало. Во всяком случае, между народными выступлениями и мечтой об обществе «всеобщего благоденствия» Мор не видел никакой связи. {11} 11 Отзвуки этой полемики см.: Мор Томас . Утопия. М., 1935, с. 50 сл. Одно это красноречиво свидетельствует о том, сколь многозначно понятие «ренессансный гуманизм». К тому же, как и всякое историческое явление, гуманизм отнюдь не являлся чем-то однажды и навсегда данным. На смену оптимизму раннего Ренессанса пришла рассудочность зрелого Возрождения, которую вскоре сменило трагическое восприятие действительности. О подобной эволюции — в философском плане — писал Ф. Энгельс: «Это превращение в свою противоположность, это достижение в конечном счете такого пункта, который полярно противоположен исходному, составляет естественно неизбежную судьбу всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования…». {12} 12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 21. В плане же конкретно-историческом пределы эволюции гуманизма обозначены следующим образом: «…первая форма буржуазного просвещения, „гуманизм“ XV и XVI веков, в своем дальнейшем развитии превратилась в католический иезуитизм». {13} 13 Там же. По крайней мере в Англии в начале XVII в. новый идеал человека все больше воплощался в благочестивом пуританине, суровом и мрачном «ратнике божьем» на земле, отрицавшем жизнерадостное миросозерцание гуманизма как «дьявольское искушение».

Подведем некоторые итоги. Штурм традиционного, в данном случае — феодального, миропонимания начинается задолго до штурма отжившего общественного строя. В этот период — первого столкновения двух эпох — их положение было различным: в то время как очертания капитализма были еще настолько расплывчаты, что феодальное сознание их долгое время просто не замечало (поскольку оно не воспринимало их как нечто принципиально новое), гуманистическое сознание, наоборот, уже было способно в высшей степени критически отнестись ко многим сторонам феодальной действительности. Отсюда популярность в эту эпоху образа «зерцала»: «держать перед кем-либо зерцало» — значило показать его лик, отразить его образ, суть вещей. Эту функцию «держателя зеркала» перед современным ему обществом взял на себя гуманизм (хотя, как правило, далеко не на всю глубину структуры этого общества). Иными словами, гуманизм мог выступить как интеллектуальное движение, лишенное узкоклассовой определенности (вспомним слова Энгельса: «Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными») {14} 14 Там же, т. 20, с. 346. в исторически строго определенный период — в течение того короткого времени (длительность его в различных странах была различной), когда между строем уходящим и строем, шедшим ему на смену, преобладание силы еще находилось на стороне первого, а идеал «разумного» и «справедливого» еще связывался со вторым, т. е. когда капиталистический уклад жизни еще оставался «вещью в себе», не раскрыл еще присущих ему противоречий.