Фернан Бродель - Структуры повседневности: возможное и невозможное

С другой стороны, культура пшеницы требует тщательного унавоживания, какого никогда не получают овес или любая иная из яровых культур, mars, marsage , или trémois ; так что в отличие от современных результатов сбор овса, высевавшегося более часто, чем пшеница, бывал обычно наполовину ниже сбора последней. Навоз, предназначенный для пшеницы, настолько важен, что находится под неусыпным вниманием хозяина. На этот счет арендный договор, заключенный в Пикардии в 1325 г. монахами-картезианцами, предусматривал в случае разногласий арбитраж доверенных лиц. В Чехии в крупных (несомненно, слишком крупных) сеньериальных владениях имелась ведомость внесения навоза — Düngerregister . Даже вокруг Санкт-Петербурга «вносят в землю навоз, смешанный с соломой. Под все зерновые пашут дважды, а под Winterroggen [озимую рожь; пишет это свидетель-немец] — три раза» {324} . В Нижнем Провансе в XVII и XVIII вв. постоянно считали и пересчитывали необходимые возы навоза, как те, что уже были разбросаны по полю, так и те, которые не предоставил испольщик . Иной арендный договор предусматривал даже, чтобы навоз, до того как его разбросают по полю, был освидетельствован имеющими на это право или чтобы за его приготовлением осуществлялся надзор {325} .

То, что существовали вспомогательные виды удобрений — зеленые удобрения, зола, перегной из листьев на крестьянском дворе или на деревенской улице, — не отменяло того обстоятельства, что главным источником удобрений оставался скот, а не жители деревень и городов, как на Дальнем Востоке. Однако городские нечистоты использовались для удобрения вокруг некоторых городов, как, скажем, во Фландрии, или в Испании — вокруг Валенсии, или даже вокруг Парижа {326} .

Коротко говоря, пшеница и животноводство тесно связаны друг с другом, сопутствуют друг другу, тем более что необходимо использовать животных в упряжке. Нечего и думать о том, чтобы человек, способный взрыхлить киркой самое большее один гектар за год {327} (в иерархии энергетических источников он стоит далеко позади лошади и быка), занялся один подготовкой обширных «хлебных» земель. Упряжка необходима — конная в северных странах, из быков или мулов (притом все больше и больше из мулов) — на юге.

Сев. Рукопись (Mss 90089) из Британского музея , XIII в. ( Фото музея .)

Так на основе выращивания пшеницы и других зерновых в Европе сложилась (с региональными вариантами, которые легко себе представить) «сложная система взаимоотношений и привычек, настолько сцементированная, что в ней нет щелей, они невозможны», — как говорил Фердинанд Ло {328} . Все здесь находится на своем месте — растения, животные и люди. В самом деле, ничто в ней немыслимо без крестьян, без упряжек при плугах и без сезонной рабочей силы при жатве и обмолоте, коль скоро жатва и обмолот производятся вручную. Плодородные земли низин открываются для рабочей силы из бедных и очень часто суровых возвышенных областей. Об этой связи как твердом жизненном правиле свидетельствуют бесчисленные примеры — Южная Юра и Домб, Центральный массив и Лангедок… Нам даются тысячи возможностей увидеть такие «вторжения». В тосканскую Маремму, где царит лихорадка, каждое лето прибывает огромная толпа жнецов, ищущих высокой оплаты (в 1796 г — до 5 паоли [17]в день). Бесчисленное множество их регулярно становится жертвами малярии. Тогда больных бросают одних, без ухода, в хижинах вместе со скотом, оставив им охапку соломы, небольшое количество гниющей воды и серого хлеба, луковицу и головку чеснока. «Многие умирают без врача и без священника» {329} .

Очевидно, однако, что земля под хлебами — упорядоченная, с открытыми полями ( openfields ), с регулярным и в целом ускоренным севооборотом, с антипатией крестьян к слишком большому сокращению площадей, занимаемых под зерновые, — оказывается в порочном круге. Чтобы увеличить ее продуктивность, следует увеличить массу удобрений, т. е. количество крупного скота, лошадей и коров, а значит, расширять пастбища, по необходимости за счет хлебов. 14-я максима Кенэ рекомендует: «Способствовать умножению скота, ибо это он дает землям удобрения, рождающие богатые урожаи». Трехпольный севооборот, который дает землям, предназначенным под посев пшеницы, предварительно отдыхать в течение года, не больно-то позволяя выращивание «дополнительных» культур на парах, и который отдает абсолютное первенство зерновым, в общем обеспечивает лишь довольно низкие урожаи. Несомненно, земли под пшеницей — не то, что рисовые посадки закрытых, замкнутых в себе миров. Для скота, который они должны прокормить, есть еще леса, залежи, покосы, трава на обочинах дорог. Но эти ресурсы недостаточны. Существовало, однако, решение, открытое и применявшееся уже давно, но лишь в некоторых небольших районах: в Артуа, в Северной Италии и во Фландрии с XIV в., в некоторых областях Германии в XVI в., а затем в Голландии и, наконец, в Англии. Оно заключалось в чередовании зерновых и кормовых культур, с длительным севооборотом, который упраздняет или существенно сокращает пары. Это давало двойное преимущество: крупный рогатый скот получал корм, а урожаи зерновых возрастали за счет восстановленного таким образом минерального богатства земли {330} . Но несмотря на рекомендации агрономов, число которых все возрастало, «земледельческой революции», начавшейся после 1750 г., потребовалось доброе столетие для того, чтобы завершиться в такой стране, как Франция, где, особенно севернее Луары, как известно, преобладают посевы зерновых. Потому что земледелие с преобладанием зерновых превращается там поистине в железный ошейник, в структуру, от которой отходят с трудом и с опаской. В Босе, где достижения зернового хозяйства можно было считать образцовыми, арендные договоры будут долго навязывать соблюдение системы трех «сезонов», или трех «полей». Здесь не сразу обучились «современной» агрикультуре.

Отсюда — пессимистические суждения агрономов XVIII в., которые видели первоочередное, если не единственное, условие прогресса агрикультуры в ликвидации паров и введении культурных лугов. Именно на основе такого критерия они неизменно определяли уровень модернизации сельского хозяйства. В 1777 г. автор «Топографического словаря Мена» отмечал: «В стороне Майенна черноземы трудны для обработки, и еще тяжелее они возле Лаваля, где… лучшие пахари с шестью быками и четырьмя лошадьми могут вспахать за год только 15–16 арпанов. И поэтому землю оставляют отдыхать 8, 10, 12 лет подряд» {331} . Та же беда наблюдалась в бретонском Финистере, где время пребывания под парами «может длиться 25 лет на худых землях и от 3 до 6-на добрых». Артуру Юнгу, проезжавшему Бретань, казалось, что он находится ни более ни менее, как в стране гуронов {332} .