Виктор Мещеряков - Книжные тайны, загадки, преступления

Революция и Наполеоновские войны разрушили во Франции многие дворянские гнезда, в которых столетиями накапливались книжные и рукописные собрания. Обнищавшие потомки знатных родов за гроши распродавали старинные документы и фолианты. Лавочки парижских букинистов ломились от рукописей и книг, продававшихся чуть ли не на вес.

При виде этого у Филипса разгорелись глаза. Он покупал все, что ему предлагали, забывая о своих возможностях и не думая о будущем.

Его уютный некогда дом постепенно превратился в склад старых бумаг и книг. Жена, на которую сэр Филипс перестал обращать внимание, не выдержав одиночества и нужды (на все, что не относилось к книгам, он выдавал считанные шиллинги), скончалась, оставив трех дочерей.

Дочери подрастали, но книжное собрание Т. Филипса росло значительно быстрее и часто пополнялось уникальными экземплярами. Филипс скупал все подряд, но не успевал ни классифицировать, ни тем более исследовать приобретенное, как полагается настоящему коллекционеру. Новые тома и рукописи громоздились друг на друге, покрываясь пылью и плесенью. Но никто, кроме хозяина, не смел к ним прикасаться.

Возникает вопрос: зачем нужно столько рукописей и книг, если их владелец многие свои находки не мог даже прочесть, так как не знал языков? Вот что писал по этому поводу сам Филипс: «Моя цель состояла не только в том, чтобы добыть замечательные рукописи для себя самого, но поднять общественную их ценность, чтобы… больше рукописей сохранилось».

Коллекционер не лукавил: к началу 1830-х годов он завел полезные знакомства почти со всеми европейскими антикварами, книготорговцами, государственными библиотеками и аукционными фирмами. Он везде делал крупные заказы, не считаясь с ценами, и, разумеется, вскоре увяз в долгах.

Филипс постоянно сокращал хозяйственные расходы. Даже на воспитание и образование детей средств у него не находилось.

И тогда наш герой нашел простейшее решение своих финансовых проблем — вновь женился. Он выбрал жену с приличным приданым и небольшим годовым доходом.

Как и в первом браке, внимания жене с годами уделялось все меньше. Коллекция Филипса настолько разрослась, что даже в спальне супруги не осталось места, не заполненного коробками, ящиками, пакетами и связками рукописей. Вдобавок ко всему, коллекционер при каждом удобном случае отбирал у жены горничную, используя ее для составления каталогов. Немудрено, что однажды жена уехала на курорт и больше не вернулась.

Мужа это не особенно задело. Он наслаждался созерцанием своих сокровищ. К 1840 году у него скопилось более десяти тысяч рукописей и пять с половиной тысяч редких книг.

И все же Филипса нельзя назвать скупым рыцарем, в одиночестве созерцающим свое богатство. Он охотно предоставлял ученым разных стран возможность знакомиться со своим собранием, только почему-то не пускал католиков.

Филипс был почти счастлив. Он стал владельцем несметных сокровищ, общался с интересными для него людьми, рекламировал свое собрание, печатая каталоги и воспроизводя некоторые рукописи.

Беда пришла к коллекционеру с неожиданной стороны. По завещанию его отца родовое поместье со всем имуществом переходило, минуя Филипса, к наследнику мужского пола. У Филипса сыновей не было, владеть всем должен был сын одной из его дочерей.

Но сэр Томас нашел выход. Он влез в новые долги и купил дом в Лондоне, чтобы перевезти туда свою библиотеку. Летом 1864 года началось великое переселение, для чего понадобилось 230 лошадей и 160 носильщиков.

Томас Филипс оставил несколько завещаний, причем во всех вариантах присутствовало главное условие — библиотека не должна покидать своего места, ни один документ или книга не будут проданы наследниками.

Тем не менее, в 1885 году внук Т. Филипса начал распродавать с аукциона книжные сокровища деда. В ходе торгов было сделано немало научных открытий. Филипс часто и сам не осознавал, чем владеет.

Маниакальная любовь к книгам отдалила Филипса от близких, сделала его черствым и эгоистичным, но собранная им библиотека оказалась поистине уникальной.

Во всех странах и во все времена было немало графоманов. Расскажем о человеке с неоправданно большими литературными амбициями, оставившем, тем не менее, заметный след в истории русского книгоиздания.

Николай Еремеевич Струйский (1749–1796) принадлежал к старинному дворянскому роду и служил в привилегированном лейб-гвардии Преображенском полку [144] Преображенский полк — старейший элитный полк гвардни Российской империи. Создан Петром I в 1687 году как «потешный». Участвовал во многих военных кампаниях. Расформирован в 1918 году. . Струйский и его жена в 1772 году удостоились чести быть запечатленными знаменитым живописцем Ф. С. Рокотовым. Кисть художника донесла до нас облик сухощавого молодого человека с жестким и властным взглядом.

Он был человеком незаурядным и образованным, владел несколькими иностранными языками, знал древнюю историю и мифологию, неплохо разбирался в точных науках. Последним в XVIII столетии мало кто мог похвастаться.

После отставки Струйский поселился в родовом имении Рузаевке, что в Пензенской губернии. Возможно, его жизнь мало чем отличалась бы от быта большинства русских помещиков, но тут начался пугачевский бунт, и многочисленные родственники Николая Еремеевича один за другим погибли от рук восставших.

Струйский унаследовал несколько поместий, стал очень состоятельным человеком и начал обустраивать Рузаевку. По проекту самого Растрелли [145] Растрелли Варфоломей Варфоломеевич (1700–1771) — знаменитый русский архитектор итальянского происхождения, автор проекта Зимнего дворца в Петербурге. он возвел в ней роскошный для провинции дворец и окружил его земляным валом с караульными сторожками. Струйский построил на свои средства две церкви, несмотря на то что одна церковь в Рузаевке уже была.

В отличие от других богатых помещиков, Струйский не завел гарем, не увлекся псовой охотой, не стал еженедельно давать балы и званые обеды. В нем пробудилась неодолимая тяга к стихотворству, хотя стихи — и это понимали все — были никудышными.

«Поэт» мечтал увидеть свои творения в напечатанном виде. Но никто его вирши публиковать не желал. Тогда он решил завести собственную типографию (благо средства это позволяли), чтобы издавать самого себя. А муза его была крайне плодовита: элегии, оды, эпитафии, эпиталамы и т. п. текли из-под пера Струйского одна за другой. Но все стихи звучали примерно так: